Шрифт:
ПРОЗЕЛИТ
2
Когда Арсену стало ясно, что его окружили широким кольцом и аккуратно ведут прочь от собора, первое, что он подумал: "Почему я не рыпаюсь и не разбрасываю этих монашков как кегли?" И второе: "Компания по виду рыхлая, разношёрстная, из самых разных духовных орденов, тогда как монахи обычно ходят парами-тройками братьев по клану. А никто в толпе будто не замечает странности".
– Глаза всем горожанам
Тогда нечаянный пленник подумал третье:
"Читай не читай, а скользнуть в первый же тёмный переулок и раствориться в нём я бы мог: тень - моя задушевная подруга. Только вот мне сделалось куда как интересно".
– Нам тоже, - сказали за спиной.
– Общее и непреложное свойство для таких, как ты, и я, и мы с тобой. Доводит любопытство до добра или напротив - тот ещё вопрос. Но не смущайся: больше никто не будет втыкать в тебя шпильки, словно ты восковая фигурка для ворожбы. Всему своё время и место.
Процессия неторопливо подвигалась через толпу, по мере отдаления от собора и близлежащего рынка изрядно поредевшую.
– Короли, между прочим, коронуются по большей части не здесь, а в Реймсе, - сказал доминиканец будто невпопад.
– Зато в Шартре имеется Черная Богоматерь.
– И Тампль с его собственной Благородной Дамой, между прочим, не здесь, а в Париже, - ответили ему с той же степенью внятности.
– А вот идём же всей честной компанией и с пути не сворачиваем.
В самом деле: по мере того, как почётный конвой, сплотившись и увлекая за собой Арсена, продвигался вперёд, улицы становились всё шире и прямее, воздух - свежее, скопления народа исчезли. Даже городские стены миновались незаметно для компании. Наконец, все оказались на дороге, вымощенной каменными плитами: часть из них была вытесана из крепкого камня, гранита или базальта, некоторые выщерблены, что изобличало хрупкий известняк, но почти все несли на себе еле различимые знаки.
"Дорога мёртвых, - отчего-то решил Арсен.
– Это ведь надгробия с покинутых могил".
И сам удивился: догадаться-то было легко, но отчего сказалось не "заброшенных", не "осквернённых", а именно так ... в общем, как сказалось? Впору пожалеть, что его мысленную речь перестали угадывать и комментировать.
Оттого он крепко задался тем, что попробовал расшифровать хоть кое-что из стёртых пиктограмм, чему отчасти способствовал ритм слитной ходьбы.
И не заметил, как перед ними выступил гордый и строгий храм.
Если собор был озабочен тем, чтобы раздробить свои очертания, разбавить узорами и тем самым сделать их бесплотными, то Храм упрямо настаивал на своей весомости и, в конечном счёте, - бытии "здесь и сейчас".
Четыре круглых столпа, каждый под конической крышей, высились по углам каменного куба. Всё сооружение благодаря оптическому эффекту казалось несколько удлинённым и производило впечатление редкой слитности и единства. Оттого реальная, весомая, а не завуалированная тяжесть не попирала собой землю, а вздымалась. Высилась.
Послана в небо как камень, брошенный властной рукой.
– Тампль, - произнёс Реймонд. - Хорош,
– Слов нет, - пробормотал Арсен, с трудом уяснив себе, что это к нему обращаются.
– Ну и помалкивай тогда.
Башни-девственницы были опоясаны рвом, вода в этот пасмурный день казалась покрыта серебряной рыбьей чешуёй и пахла соответственно. Компания стала на берегу, бенедиктинец вынул из торбы небольшой рог и дунул в него. Пронзительный звук перелетел ров, и навстречу ему с поразительной быстротой отделился от одной из башенных стен верхним концом и опустился вниз узкий мост. Идти по нему было можно лишь поодиночке.
По полотнищу моста люди зашагали вразнобой, отчего железный гул многократно усилился. Арсена поставили в середину, и из-за чужих спин он еле видел, как впереди расходятся высоченные литые створки и поднимается стальная решётка с зубцами, открывая проход. Все действия, управляющие мостом, воротами и решёткой, явно подчинялись одному механизму.
Внутри их ожидали по виду такие же монахи, но ласточкин крест у всех троих был красный и нашит на левую сторону короткого платья. Реймонд поговорил с ними, один повелительно взял пришлеца за руку и повёл. Сам кордельер двигался следом.
Спустились по короткой лестнице. За тяжёлой дубовой дверью открылась каморка с окнами-щелями, всей обстановки там было - трехногий табурет, матрас и зазывное отверстие в полу для стока дурных жидкостей, забранное редкой сеткой.
– Жди здесь, - проговорил Реймонд. - Скоро твой интерес будет удовлетворён, поэтому лучше не буянь попусту, а хорошенько выспись. Скорее всего, ты сумеешь вышибить дверь, ибо есть чем, вывернуть засовы и выбраться наружу, но это лишняя трата сил, уверяю тебя. Не думаю, что тебя на это подвигнет голод, но если вдруг - покричи младшего брата-стража. Он, как и мы, старшие, догадывается о твоих нуждах. К слову: увидишь какую-нибудь бойкую живность - не лопай сразу, а доложи тому же охраннику. Мышей, крыс и землероек здесь по уставу находиться не должно. Вот пауки - это да, из их тканья выходит отличная декорация для темниц.
– И лекарство, чтобы остановить кровь и очистить язвы, - тихонько добавил пленник.
– Сечёшь в ремесле, - только и заметил монах. И захлопнул за собой дверь.
Сразу же после его ухода на юношу навалилась совершенно зверская сонливость. "Будто не отдавал, а брал", - успел он подумать без всякой логики. Имелось в виду, однако, что сила его рук шла будто извне, используя его как проводник, и оттого не иссякала. Первичное же поглощение больной крови порождало недуг, уже, кстати, привычный. Вот и сейчас, валясь на ложе, пахнущее свежей соломой, и проваливаясь в забытьё, Арсен почувствовал, что кожа сплошь покрывается гнойными скорлупами.
Очнулся в первый раз он оттого, что ему под нос плюхнули добрый шмат полусырого мяса, судя по размерам, не крысячьего, а куда хуже: то была вонючая старая баранина, вдосталь повоевавшая на своём веку. С неё лекаря неудержимо потянуло на толчок, и струя полужидких экскрементов была красной или, по крайней мере, красноватой, будто желудок сварил и выделил еду лишь наполовину. "Не хватало, по нашему доброму обычаю, ещё собрать в склянку и на вкус попробовать", - подумал он с досадой и тут же снова потерялся в бреду.