Прозекутор (продолжение)
Шрифт:
– Конечно.
– Разве их две? - Вопрос на засыпку, как выразился бы мельник. Тёмных мадонн вообще множество: из морёного дуба, чёрного дерева, гагата и обсидиана. Иногда всё режут из светлого и более податливого материала, но лицо и руки непременно делают из драгоценной тьмы - и красота сия непременно хрупка. Странно было бы нам в период всеобщих гонений дать кров лишь одной Тёмной Леди. Они поднялись по той же лестнице, которая привела их сюда. Такое сокровище вряд ли стоит хранить в норе с одним выходом, прикинул Арсен, если Добрые люди поступали так, не удалось бы им спасти сияющую тайну.
Хотя, с другой стороны, сейчас оба они двигаются по дороге, которую один Арсен не сможет одолеть в одиночку, даже полагаясь на запахи и шумы, которые буквально впитались в эти стены. В чём-то эти сплетения коридоров, тупиков и келий не уступают узорам на полу собора, как я уже говорил себе, вскользь подумал Арсен. только что витражное небо в них не запечатлелось.
И когда они, несколько число раз повернув и отворив низкую дверцу, оказались в часовне самого скромного вида, юноша был не столько удивлён, сколько разочарован.
Слишком здесь было пусто - стояли вразброс несколько скамей и кресел, - но эта пустыня была густо насыщена скорбными ароматами.
И ещё возвышалась небольшая статуя там, где в церкви полагалось быть алтарю.
Да, эта Мать была не просто тёмной - чёрной, словно податливый камень был выглажен тысячами благоговейных и молящих взглядов и отполирован мириадами прикосновений. Возможно, поэтому изваяние нарядили в подобие короба из узорной позолоченной древесины, похожей на парчовую ризу; только кисти с длинными пальцами остались поверх и обвились вокруг талии ребёнка, словно преподнося его миру. И снова чёрное на фона пышности - его лицо с совершенно взрослыми чертами. Его? Сына? Нет, скорее дочери. Или снова нет: существа, в котором гармонично слились черты обоих полов. Алхимического гермафродита, андрогина древних легенд, первочеловека.
– Вот она, вникай, - сказал священник.
– Наш добрый король в почитании её доходит до священной ярости. Считает, что она прародительница всего французского королевского дома, всех династий, которые праведно или неправедно сменяют друг друга на престоле. А по какой причине и каким образом это происходит, то пока не для твоего слуха. В уплату за такое служение Благая Мать даёт нашему Людовику силу налагать руки на болящих и прочих смертных тоже - будто он в самом деле когда-то покоился на её коленях.
– Король Людовик?
– рассеянно проговорил юноша. - Луи Паук.
– Ну да, его прозвали Пауком, но что в этом по сути плохого? Паук прядёт пряжу, ткёт кружево и одевает весь мир. Дева Мария, мать Христова, была пряхой и ткачихой - ей это ставили в упрёк, работа-де для нищенок. А вот и нет. Наш король собирает Францию, ткёт империю, спасая страну от безупречных рыцарственных убийц, и упрочивает искусства с ремёслами. Поэтому ему простительно быть коварным. Можно без стыда быть скромным - его тёмные одеяния, делают его подобным богатому торговцу, который не расточает по пустой прихоти. Шерсть, привезенная его величеству из Тибета его приятелем-купцом, драгоценнее шелков и бархатов его высокородных слуг.
– А ещё паук как-то выручил пророка бедуинов, затянув своей пряжей зев пещеры, - отозвался Арсен, -
– Нас его благоразумное величество тоже выручает: заставляет постригаться в монахи-госпитальеры тех, кто ему неугоден. Простые иоанниты далеко, Родос защищают от местных жителей, а мы, сыны Лазаря, тут, близёхонько. С иным противником сражаемся.
– Да, - ответил Арсен, - но сами-то вы давно не испускаете лепрозных флюидов. Если вы и больны, то незнакомым мне образом.
– Верно. Проказа в нас застывает, перестаёт пожирать человека. Причинённые ею уродства остаются при нас, но даже они могут со временем сгладиться. Это благодаря тому, что мы хранители Матери-Целительницы.
– Вот ты как борешься с человеческими хворями? - перебил отец Томас сам себя: плавная интонация сменилась резкой, почти злой.
– Когда идёт поветрие - высасываю, пока сил хватит, - послушно ответил Арсен.
– Когда болен или близок к смерти кто-то один - касаюсь рукой, лучше запястьем, где под тонкой кожей набухают жилки, или в поцелуе даю выпить каплю своей крови. Вы же все знаете. Но сам я - не причина ни болезни, ни исцеления.
– Почему ты так сказал сейчас? И отчего так думаешь?
Юноша растерянно улыбнулся:
– Не понимаю. Нашло что-то и одолело.
– Я же говорил - дары в тебе. Мощные. И не даются извне, а открываются, точно твой личный клад. Так вот, прав ты. Все так называемые Чёрные Мадонны защищают от болезней, потому что Суровая Благородная Мать - сама убийца уже тем, что может не защитить праведного и отказаться карать грешника, который закоснел в душегубстве: это полностью в её воле, коя нам неведома. Её кровь в сто, в тысячу раз сильней, чем первые крови девственницы, и Мадонна постоянно источает её из себя. Вечное менархе, понимаешь? Созвучно с 'монарх'. Монархиня крови. И природа тоже убийца и целительница в одном лице: страдает и болеет по вине человека и ему же посылает как болезнь, так и лекарство.
– Погодите. Выходит, излечить может лишь тот, кто поразил?
– Как-то ты скачешь от одного умозаключения к другому. Словно женщина, право: это не упрёк, понимаешь. У нашего Людовика есть дочь-любимица... В общем, раз уж ты это понял - иди, повторю, и учись убивать не одним хирургическим ланцетом. Есть у кого перенять, однако.
Так и вышло, что Арсен, ещё с головой, переполненной удивительными вещами, вновь явился к Ною и поведал ему ту часть беседы, что не относилась к исповеди, а стало быть - наибольшую.
– Владеть длинным клинком, как-то: эспадой, саблей и двуручником, - я тебя выучу, по крайней мере, попытаюсь. Отец Томас правильно говорит: ланцет - дело несерьёзное, боевая сталь много сподручнее уже своей длиной и общими формами. Только учти, твой противник умеет то же, что и ты, - а отличие от пациента.
– Больной тоже может так поддать в зубы - мало не покажется, - ответил на то Арсен.
– Особенно если мандрагоры не доложишь или там гашиша.
И вот, посмеявшись, приступили они к серьёзному и взялись за прямые клинки, лишь самую малость притупленные, чтобы не наносить смертельных для человека увечий.