Прозрачные звёзды. Абсурдные диалоги
Шрифт:
— Отчего так получилось?
— Потому что он начал в Союзе. Родился в Москве, учился в Москве, начал в Москве выступать. Я тоже начал в эстраде. Я до этого был классическим, пел оперные партии и тому подобное. Постепенно перестроился на эстраду. Здесь меня наибольше, чем в Болгарии узнали.
— Скажите, когда, наконец, была эта свадьба, и они решили жить вместе, здесь тоже Вам повезло, это все было у Вас на глазах или он подготавливал Вас?
— Нет, не подготавливал. Он поставил перед фактом. Когда уже пошел к ней, сказал 13-го обручаемся.
— Замечательно. Вы, наверное, были больше счастливы чем они, потому что любовь — это всегда и страдания, а Вы умеете не страдать?
— Да, да…
— Раз я узнал о Вашем горе, сколько времени у Вас нет жены?
— Два года с половиной.
— Как Вы думаете, когда Вы почувствовали, что зарубцевалась рана?
— Нет, еще не зарубцевалась. Еще открыта рана, да.
— Вы знаете, что все великие мира советуют не предаваться скорби. Инстинктивно умеете это делать?
— Нет, не слышал об этом, чтобы все великие стремились не предаваться скорби.
— Да, даже запрещают.
— Да, да, может быть. Я слышал о том, что если мы быстро их забудем, они быстро улетят в другие сферы, они их притягивают, их к себе со своими мыслями. Я это слышал. Пока это все трудно.
— Как бы ни был знаменит Филипп, как бы он ни был счастлив, расскажите, пожалуйста, о минусах его жизни.
— Минусы его характера — он очень доверчивый. Он сначала открывается человеку во всем. Хотя мы ему говорим, что этот человек не очень хороший. Он говорит — нет, для меня хороший, а когда уже его обманывают, только тогда он убеждается. До этого он не слышит нас. Были такие случаи, знаете, у каждого артиста, есть свой директор. Но у него были проблемы с такими директорами. Все его обманывали. Все говорили ему неправду. Говорят одну цену, дают другую, рассчитываются по-другому. Лучше бы сказали мне правду, говорит, я бы пошел на это. А когда узнает, что его обманывают, он не терпит.
— Когда Вы убеждаетесь, что опять он ту же ошибку делает, Вы позволяете себе сердиться, крикнуть на него?
— Нет, нет. Я вообще и сейчас не вмешиваюсь в его дела, вообще не вмешивался в его дела. Никто — ни мать, ни я, не вмешивались. Он сам очень разумно оценивает, что и как. Но иногда очень доверчиво относится к некоторым. Некоторые входят ему в душу, находят какие-то уголки, дорожки, а потом начинают его использовать. Но он с ними сам справляется.
— Вы верующий человек?
— Да, да…
— Но тем не менее случайностям отводите какую-то роль в жизни каждого человека.
— Да, да, да.
— Именно это случайность называется? А не подошло бы больше: дьявол. Вы также как в Бога в дьявола верите видимо?
— Нет, в дьявола я не верю, в черта не верю. Он отсутствует.
— Тогда от чего столько горя?
— Никому я плохого не делал. Когда мне плохое делают,
— Как Вы тогда объясняете катастрофы, беды, болезни?
— Это промысел Божий. Это уже идет, видно, это Божье дело, как говорят. Это его. Все в Боге кроется. Все от природы, все это там. Никто не может определить — вот это завтра, вот это случится.
— И даже не надо об этом думать как он все это устраивает?
— Да, да.
— Так, «Гвоздики наши». Что Вы видите, наблюдая, кто у них лидер? Кто больше жалеет другого? Кто чаще бывает неправ?
— Ну, мне кажется, здесь может быть Филипп бывает иногда не прав, потому что он более молодой, более допускает ошибки. Она более разумная, она более разумно оценивает… Дело в том, что он очень, очень хорошо верит ей. И просто она влияет на оформление его характера, поэтому здесь трудно сказать.
— А Вы не жалеете, может быть слишком много опеки, может быть лучше, если бы он самостоятельно развивался?
— Он все самостоятельно делает свое.
— Отчего наши дети любят нас меньше, чем мы их, а часто просто ненавидят, избегают, стыдятся, стесняются. Филипп Вас любит меньше чем Вы его?
— Я думал об этом. Вот, например, я знаю мама моя за меня умирала. Я, конечно, ее любил тоже как сын, но видно меньше любил, а она за меня все. И вот так я сейчас чувствую. Это закон жизни. Бог это так сделал.
— И спрошу Вас, но многие люди не отвечают. Не насилуйте себя. Вы сильный человек, справились бы пережить самое страшное несчастье для отца — смерть сына? Вы будете жить?
— Да, да. Это вообще страшный вопрос. Я не знаю.
— То есть будете бороться, а справитесь ли не знаете? От того — что грех не только собой кончать, но даже и умирать?
— Да, конечно. Конечно.
— Слава, это избитое место, штамп, но слава портит человека. Славой называются медные трубы, после огня и воды. Пожалуйста, расскажите, как это отразилось на Филиппе.
— Слава, нет, мне кажется, что он не испортился от славы. Нет, он остался такой какой был, если только чуточку там что-то такое изменилось. Как говорится более капризный, или не капризный, я бы сказал требовательный. Нет, слава его не портила. Нисколько не испортила.
— Не вспомните ли Вы какой-то фантастический пример его отзывчивости, доброты?
— Вот 3 года назад он получил какую-то крупную сумму и решил эту крупную сумму дать церкви. Около стадиона на проспекте Мира есть церковь. Он узнал, что эта церковь нуждается в деньгах… И пошел туда и всю сумму отдал. 3 года назад это было 300 тысяч и столько он денег отдал. Огромные деньги — отдал туда этой церкви. И они точно сейчас реставрируют в данный момент, и тогда, когда, как говорил Филипп, получилось так, что мать отпевали в этой церкви. Видите как.
— А доброта в обыденной жизни?