Прозрачные звёзды. Абсурдные диалоги
Шрифт:
— Игорь Эмильевич, Вам уже интересно беседовать со мной, или пока только допускаете, что может стать интересно в любую минуту?
— Ну почему же, не волнуйтесь, уже получаю удовольствие.
— Может, Вы меня мистифицируете, но себя ведете, как христианин. Сами себя таким сделали или кто-то помог?
— Не могу сказать, что я — человек, убежденно неверующий или наоборот, но как-то воспитан в христианском духе.
— Вам никогда не казалось, что все религии мира как бы ассистируют величайшему фокуснику — Господу Богу?
— Нет, я так не считаю.
— Ну, хорошо, о религии, Боге у Вас смутное представление, и слава Богу. Ну, а проповедники всего мира такому специалисту мирового класса, как Вы — не напоминают ли они фокусников?
— Не знаю… Наверное, нет. Мне кажется, что это люди, которым присуща доброта, прежде всего. Многие из них искренно хотят нести что-то светлое. Я воспринимаю это так. И, согласитесь, Олег, грустно, когда эта потребность иногда переходит в фанатизм…
— Ну, а доброта, отпущенная природой Игорю Кио, на что Вы ее тратите, не боитесь израсходовать преждевременно?
— Сложный вопрос. Можно ли поконкретнее?
— После того, как делаете добро, не ждете благодарности? Не ощупываете результат?
— О себе всегда трудно говорить. Но я, например, получаю удовольствие от того, что могу сделать что-то хорошее для людей, которых люблю. Да, я получаю от этого удовольствие.
— Не думаете ли Вы, что Ваша профессия — самое красноречивое выражение, доказательство Вашей доброты?
— Нет. Я не думаю так, потому что не считаю себя артистом, реализованным до конца.
— А как мужчина, в любви Вы себя реализовали до конца? Вообразите, что Вы на манеже и разрубите скопище всех женщин, которых Вы знали, на две половины…
— Ну, я теряюсь, по какому признаку кромсать… Правда, не знаю, но всю жизнь женщины для меня делились на две категории. На тех, которые представляли для меня интерес и на не представлявших. Этот ответ может быть банален, но…
— Какая большая половина — та, что Вам нравилась? Привлекла Ваше внимание?
— Олег, Вы что, с ума сошли?
— Спасибо, спасибо, мне немножко легче, не я один говорю гадости. Ваш тип женщины, «искра», пробегающая между мужчиной и женщиной, испытали Вы это на своей шкуре?
— Естественно.
— Что же за тип Вашей женщины?
— Надо сказать, что он не менялся. Тем более странно, потому что проходит определенный возраст и наступает следующая какая-то фаза развития. Естественно, смотришь на жизнь другими глазами, на женщин в том числе. Но есть какие-то важные для меня основополагающие женские качества. Прежде всего, женственность, мягкость, сексуальность. И чтобы не напоминала мне Маргарет Тэтчер.
— Если с возрастом Вы делались добрее, совершеннее, то это заслуга женщин?
— Да, возможно! Хотя достаточно редко это было. Два раза в жизни.
— В чем Вы изменились более всего?
— Ну, тот, кто меня знал пьющим, а сейчас знаете непьющим, скажет, что я совсем другой человек. Но Вас интересует что-то более важное, наверное? Тогда скажу, что добавилось цинизма, какого-то более
Александр Городницкий
РАДИ БОГА, ЕСЛИ ВАМ НУЖЕН ЭПИГРАФ
— Вы седой морщинистый, знавший толпу знаменитостей, не пора Вам садиться за воспоминания?
— Я уже написал воспоминания около четырех лет назад. И их переиздавали потому что они, неожиданно для меня, вызвали интерес. Я получил очень много писем, откликов на них, подчас совершенно противоположных.
— Как я Вам завидую. Во-первых, Вы уже издали и так серьезно относитесь к своей книге, а я только собираюсь издать сборник интервью, и во-вторых, мне это так скучно. В-третьих, когда бы не было необходимости в заработке я бы не завидовал Вам. Вы поймете, отчего мне скучно, если я спрошу Вашего разрешения… Позвольте мне эпиграфом к этой книге взять Вашу песню об атлантах, держащих на себе небо российской культуры?
— Я совершенно не воспринимаю всерьез Ваше заявление, будто Вы скучая собираетесь издавать такую замечательную книгу, не верю Вашему сообщению, что Вы стремитесь прежде всего заработать. Также я не согласен с Вашей исходной посылкой об истуканах. Но ради Бога, если Вам нужен эпиграф…
— Надеюсь, это крошечная неприятность Вашей жизни, знакомство со мной, лгуном и злодеем. Расскажите мне теперь о самых крупных своих катастрофах?
— Неожиданный вопрос, не берусь сразу что-то вспомнить. Наверное, смерть близких людей. Катастрофой стала смерть моего отца, хотя я любил больше мать, да и смерть отца была ожиданной — он умирал от рака легких. Я понял, что умерла часть меня, более значительная, чем осталось.
— Если Ваша жена исчезнет, что с Вами будет в Вы опуститесь или снова женитесь?
— Я все время боюсь, когда вообще что-то или кто-то исчезает, боюсь даже, когда что-то неожиданно появляется. И представлять этого не хочу и не могу, потому что для меня это означает прекращение жизни. Но чтобы как-то ответить на Ваш вопрос — признаю, что я писал скверные стишки раньше и если что-то стал писать приличное, это благодаря жене.
— Вы не замечали, что умершие люди становятся для нас как бы более живыми?
— Нет. Смысл потери отца заключается в том, что я понял, что так и не узнал, каким он был. И теперь не узнаю. Это в значительной степени относится и к другим людям.
— У Вас столько песен, пронизанных историей земли, а советские полководцы Вас когда-нибудь интересовали?
— Нет.
— А полководцы прошедших столетий?
— Да, я увлекался почему-то Ганнибалом и Бонапартом. Меня привлекали полководцы, которые в конце-концов проигрывали. Они были такие гениальные, и все же в конце проигрывали. С Суворовым я примирился потому, что он умер в такой опале.