Прямо сейчас
Шрифт:
За долю секунды до того момента, как мужчина обернулся с недовольным ворчанием: «Поаккуратней нельзя?», Данила придал своему лицу скучающе-невинное выражение.
– Извините, – сказал Данила. – Я нечаянно.
Мужчина, щеку которого, как заметил Данила, пересекал довольно длинный шрам, сразу отвернулся, с недовольным видом выдохнул и шагнул за турникет.
Данила чуть выждал, тоже вышел из проходной и двинулся в сторону автобусной остановки, стараясь даже искоса не наблюдать за двумя мужчинами, которые направились влево, к стоящему на обочине легковому автомобилю.
Только
Офицер со шрамом на лице, сидевший на заднем сиденье «Ауди», между тем успел отзвонить по мобильному телефону своему шефу Прибыткову и доложить о возвращении термоса с кенозином.
– Моя версия, Аркадий Леонидович, – резюмировал свое изложение офицер со шрамом, – контейнер был брошен похитителями во время преследования и оставался на территории станции до сегодняшнего дня. Дозы я пересчитал, все на месте. Куда доставить контейнер?
– Держите у себя, – голос Прибыткова, собиравшегося в этот момент в многообещающий для его карьеры полет в Белоруссию и к тому же теперь вот получившего известие о находке, был радостным, и с подчиненным он был необычно многословен. – Молодцы мужики! Благодарю за службу. Когда вернусь из Белоруссии, подумаю, как дальше быть с кенозином. А насчет того, кто мог попытаться его выкрасть, по моим ощущениям, это так и останется загадкой. Потому что если бы это были профессионалы, вроде нас, они бы термос не бросили. Скорей всего, это были какие-то местные лохи. Не знаю, как и почему, но получается, что есть множество, огромное множество людей, которых мы не видим и не можем отследить. Они – как муравьи. Они мелкие, и они повсюду. Ну и черт с ними. Наши пути с ними не пересекаются, потому что их пути слишком мелкие и умещаются на нашей дороге, как… не знаю… как микротрещины на шоссе. И поэтому они нам, в общем-то, неинтересны. Опасен для нас был только профессионал, которого вы тогда же убрали. И на этом – пока всё.
Прибытков философически вздохнул и примолк. Возможно, он бы еще что-нибудь добавил, но офицер со шрамом отчеканил в трубку:
– Вас понял, Аркадий Леонидович. Поиски неизвестных прекращаем.
Прибыткова этот по-военному простой и четкий ответ, похоже, вернул с философских высот на землю. Искусственно кашлянув, чтобы обозначить возвращение из эмоциональной тональности в деловую, он коротко и энергично сказал в трубку: «Хорошо» – и нажал на кнопку завершения разговора.
Глава 23. Старый смутьян и созерцатели темного подвига
Вечером, когда торопившийся к отцу Аркадий Прибытков добрался из аэропорта до подмосковной ведомственной больницы ФСБ, настроение у него было вновь философическое, но при этом, конечно, мрачное. От дневной радости и эйфории не осталось и следа. То и дело ему припоминались моменты из детства: вот отец учит его, семилетнего, играть в шахматы, вот он раскачивает качели, на которых маленький Аркаша взлетает до небес, вот они пинают друг другу футбольный мяч… Какое это было счастье! Позже
Прибытков-младший очень спешил и был готов увидеть бледное родное лицо на белой подушке, а рядом с кроватью подвешенную на блестящей никелированной штанге капельницу, от которой тянется гибкая пластиковая трубка к бессильной старческой руке и все в таком духе. Аркадий торопился, но вместе с тем словно бы хотел задержаться в пути. Он страшился момента, когда придется войти в больничную палату. Боялся, что в этот миг кто-то из медицинского персонала шагнет от кровати отца ему навстречу и сообщит с профессиональным сочувствием о том, что он опоздал. Опоздал буквально на пять минут. Аркадий отчего-то очень живо видел эту картину, и чуть ли не свыкся с мыслью, что точно так и случится.
И поэтому был поистине ошарашен, когда, отворив дверь в одноместную палату, где был отец, увидел его одетым в летние брюки и выпущенную поверх них расстегнутую сорочку с короткими рукавами, а главное – сидящим в кресле, нога на ногу, с бокалом, на треть наполненным красным вином. О том, что в бокале было именно вино, нетрудно было догадаться, потому что на тумбочке рядом стояла откупоренная винная бутылка с чуть вживленной в горлышко пробкой. Работал привешенный к стене напротив телевизор, транслировали футбол.
– Наконец-то притащился, – раздраженно сказал отец. – Если б знал, что ты так долго будешь телиться, не отказался бы от больничного ужина.
– Папа… – пролепетал Аркадий. – Ты… здоров?
Отец посмотрел на сына озадаченно и после паузы сказал:
– Не думал, Аркаша, что ты у меня можешь быть туповат. В твои-то годы…
Прибытков-старший поставил бокал на тумбочку, выключил пультом телевизор, довольно бодро встал и стал застегивать рубашку.
– Разумеется, здоров.
– Так а какого… зачем ты… – лицо Аркадия стало темнеть злобой. – Мы же с тобой утром по телефону говорили. Я же тебе сказал, что сегодня лечу в Белоруссию по очень важным делам. Что это вообще за цирк ты устроил?
– Не кипятись, – отец расстегнул брюки и стал заправлять в них сорочку.
– Ты хоть понимаешь, какие ты мне карты испортил? – Аркадий обессилено сел на аккуратно заправленную постель. – Туда же этот идиот Казачков, туда же все эти змеи скользкие полетели. Они там все сливки снимут, – Аркадий прямо посмотрел отцу в глаза. – Зачем ты мне про какое-то прощание наговорил, можешь объяснить?
– Я тебе не врал, мне по-всамделешнему нехорошо было. Вот и приехал сюда, сердце обследовать, подлечиться.
– Господи, да тебе не сердце, а голову надо обс…
– А ну! Ты с отцом разговариваешь.
– Я в шоке. Это просто трындец какой-то. Я тебе по телефону не мог все сказать, ты даже не представляешь, какие в Белоруссии дела сейчас будут делаться.
– Я тебе тоже не мог по телефону все сказать, Аркаша. Я кое-какие справки навел. Через старые связи. Подробностей никто не знает, или врут, что не знают. Но по-дружески мне намекнули.
– Про что намекнули?
– Про обстановку. Там сейчас все очень непросто.