Прямо за углом
Шрифт:
Я аккуратно припарковался и осмотрелся.
В этом месте на стоянке не было никого, кто мог бы удивиться, почему из подъехавшей машины так и не вышел водитель. Заглушив двигатель, я продолжил наблюдать за слабо освещенным помещением с низкими потолками.
Перебрался на заднее сиденье, не выходя, не открывая двери. Снаружи, даже если сейчас кто-то бы прошел мимо — на стоянке просто стоял еще один внедорожник. Может, недавно, а может — уже который день. Если не притрагиваться к горячему
Я лег на сиденье сзади. И прикрыл глаза. Это было не нужно, но уже вошло в ритуал. Чем меньше ощущений остается непосредственно перед переходом, любых, зрительных, слуховых, тактильных, тем лучше. Легче и не так болезнен.
Не потому, что сам переход связан с какой-то болью. Просто смена одних ощущений на другие… моментальная смена, отнюдь не плавная, — бьет по нервам. Это не больно, но болезненно, как удар молотка по колену. Как щекотка. Как продолжение соития после оргазма.
Я закрыл глаза и перестал себя удерживать.
Я не всегда мог сказать, куда отправлюсь. Чаще — это оставалось загадкой. Догадываюсь, что это происходило, если вселенная пыталась забросить меня куда-то в новое место. Тут нет ничего точного и определенного. То ли у вселенной ничего не выходило, то ли не выходило у меня — и я погибал в новом мире слишком быстро, еще до того, как очнуться. Возможно и такое. Слишком много вариантов, и слишком мало информации, чтобы говорить определенно. Я слишком молод, и мне некому подсказать.
Но я точно знаю, что если меня перебрасывает в новое место, то я могу погибнуть. Мироздание не искало для меня райские кущи. Скорее, оно действовало наугад, как плохо обученная нейросеть, просто тыкаясь во все стороны и пытаясь оптимизировать переброски.
Или даже и не пытаясь. Просто швыряя меня в неизвестность.
Собственная гибель в новом мире редко бывает безболезненной. Поэтому я радовался, что после прыжка приходил в себя не сразу, а только через какое-то время. Может — десятки секунд, может, минуты, но не сразу. Я это чувствовал. Возможно, это и был защитный механизм, позволяющий мне не воспринимать тысячи собственных смертей, пропускать их. Умирать, не очнувшись.
Так что сейчас я радовался тому, что меня манил знакомый мне мир.
Там я хотя бы мог дышать.
Холодный камень, на котором я лежал, очень резко контрастировал с теплым и мягким кожаным сиденьем автомобиля. Хорошо еще, что между камнем и мной находилась оставленная при последнем исчезновении одежда. Да и температура в этих местах всегда вполне приемлемая.
Но лучше было все-таки подняться.
Я присел, не открывая глаза, лишь инстинктивно выставив руку вперед.
Я знал, где должен оказаться. Точно там же, в том же месте, из которого и покинул этот мир в последний раз. В уютной крохотной пещерке на уровне средних туманов. В месте, которое вряд ли кто сумеет обнаружить
Таких пещер на склонах холма было множество. Я занял лишь одну из них.
Ненавижу темноту и пещеры.
В этом мире, дополнительно, бонусом, я ненавижу еще и туман.
I. Интерлюдия. Червоточина во мраке
Я живу в четырех мирах, но это не означает, что я бывал только в них.
Это лишь значит, что в этих мирах я сумел выжить.
Есть некая пауза между исчезновением в одном месте и появлением в другом. Небольшая, но достаточно существенная, чтобы я ее чувствовал. Не знаю как, но я ощущаю такие вещи.
Поначалу я принимал эту паузу как время, которое вселенная транжирит на мое перемещение. Но это было тогда, когда я еще верил, что вселенная ко мне добра, и я появляюсь только там, где можно жить. В милых уютных мирах, населенных людьми.
Ни то ни другое не было верным.
С каждым новым прыжком все становилось запутанней.
В том мире я очнулся в полной темноте. В чем-то, что можно было назвать пещерой, хотя скорее это напоминало овальный тоннель. Постоянно изгибающийся, то поднимающийся — но никогда достаточно высоко, чтобы достичь поверхности, то уходящий вниз.
Я так и не узнал, есть ли в этом месте поверхность вообще. Первые часы я просто шел вперед, надеясь, что скоро тоннель-пещера меня куда-нибудь выведет. Даже не шел — карабкался, иногда опускаясь на четвереньки. Света не было совсем, даже намека на него. В любой момент можно было уткнуться во что-то.
Больше всего я боялся выбить себе глаз. Смешно, правда? В мире, где не видно не зги, беречь глаза. Но я боялся удариться о что-то впереди, поэтому вытягивал руки вперед, шаря в темноте. Иногда опускался на четвереньки. Ничего не помогало. Темнота была полная, и любые попытки хоть что-то разглядеть оказывались бесплодными.
Волей-неволей через пару часов мне пришлось остановиться и начать думать. Я все время ощупывал стены своего тоннеля, словно сканируя его руками. Это был тоннель, с достаточно гладкими стенами, расширяющийся на уровне моей макушки до максимума и, я мог лишь предполагать, смыкающийся надо мной метрах в четырех, может чуть меньше.
Допрыгнуть до центра потолка я не мог. В темноте все что бы я ни решал о своем окружении — было лишь предположением. Сверху не дуло, вообще ниоткуда не сквозило, хотя воздух был пригоден для дыхания, и какая-то вентиляция в этой пещере была, но совсем незаметная. Волей-неволей приходилось предполагать, что это тоннель, полностью замкнутый по окружности на условном срезе.
Больше всего все это походило на работу какого-то гигантского червя, вырабатывающего породу и пробивающего себе путь куда-то к своей цели. Сначала это предположение пугало.