Прямой эфир
Шрифт:
— А что это, если не бойкот? Ты не пришел на мой день рождения, игнорируешь звонки. Ты сменил номер?
— Да что с тобой? — не выдерживаю и поднимаюсь с места, расстегиваю пиджак и ослабляю узел галстука. — Мужик ты или кто? Теперь будешь дуться по углам?
Стук клавиш прекращается. Обрывается резко. Также неожиданно, как пара глаз впивается в мое лицо — с осуждением, с непониманием и… ненавистью? Вот уж не думал, что когда-то мы доживем до подобного.
— Чего ты ждал? — встает, а стул его ударяется о стену, резво отъехав назад. — Это мне нужно
— Ты ведь не за меня беспокоишься, — бросаю ядовито и все эмоции, умело скрываемые мной на протяжении почти двух лет брака, берут надо мной верх.
Делаю шаг вперед, не меньше Славки пылая гневом, и развожу руки в стороны, когда мужские пальцы сгребают в кулак ворот моего пиджака. Притягивает ближе, кажется, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить, и цедит сквозь зубы:
— Да. Я всегда беспокоюсь за нее. Потому что ты, — делает паузу, все так же не отводя глаз, — моих переживаний не стоишь. Не чьих вообще.
— Мило, — выдыхаю, когда мою одежду оставляют в покое, и прячу руки в карманах брюк, даже не думая двигаться с места. В его словах есть доля истины — я пропащий. Избалованный, испорченный золотой мальчик, который так и не стал мужчиной. Ставлю свои желания выше всего, и, пусть и мучаюсь, но не спешу сворачивать с намеченного пути.
— Когда это случилось, Славка? Когда наша дружба полетела в тартарары? Думаешь, я не замечал, как ты отдалялся? Как все разговоры ты сводил к ней?
— Ты сам виноват, — выдает устало, отворачиваясь к окну. — Я поверил тебе. Поверил, что ты приложишь усилия, чтобы сделать ее счастливой, а вместо этого ты прыгнул в чужую койку. Чем она лучше? Твоя Яна и волоска с Лизиной головы не стоит.
Мужчина поворачивается, как и я несколькими минутами ранее, оттягивает галстук вниз, ослабляя петлю, и если быть честным, сейчас я с трудом узнаю в нем того парня, с которым когда-то гонял по ночной Москве, слушая болтовню разодетых девчонок, трещащих без умолку на заднем сиденье.
— Ты кретин, который так и не понял, какое счастье ему досталось.
— Расскажешь ей? — напрягаюсь, игнорируя вибрацию телефона в своем кармане. Знаю, кто мне звонит с неизвестного номера, и знаю, где меня ждут через двадцать минут, наверняка уже переодевшись в ничего не скрывающий клочок кружева.
— Сам расскажи. Хоть раз поступи порядочно. Не заставляй меня жалеть, что все эти годы я считал другом кусок…
Недоговаривает, просто поджимает губы, в последний раз заглянув мне в глаза, и вновь увлекается обзором шумной улицы с высоты семнадцатого этажа.
— Когда я шел сюда, — стучу указательным пальцем по столешнице, сверля его затылок, — я рассматривал множество вариантов. Даже готов был к драке, рано или поздно это должно было случиться.
Затихаю, собирая мысли в кучу, пока мужчина напротив щелкает зажигалкой, выпуская первую струйку дыма в воздух.
— Я не предусмотрел только одного, — в последний раз задеваю костяшкой его рабочее место, и разворачиваюсь,
Дружбы давно уже нет.
— А почему вы его не остановили? — рыжая возмущенно вперяется взглядом в Лисицкого, для пущего эффекта тыча в него указательным пальцем. — Что вы задруг такой, раз не вмешались?
— Действительно, Слава, — мама явно довольна вопросом, и даже поудобней устраивается на диване, цепляя на лицо не самую лучшую из своих улыбок. — Расскажи-ка студии, почему ты стоял в сторонке?
— Молчишь? — когда ответа все же не следует, Эвелина бросается в наступление. — Тогда я скажу — он все эти годы любил жену моего сына. Крутился рядом, и терпеливо ждал, когда Игорь споткнется. Не так ли, Лизонька?
— Бред, — жена и бровью не ведет, лишь складывает руки на груди и потирает плечи. — У вас больное воображение.
— Да что ты? — не собирается сдаваться народная артистка и лишь хорошо поставленный голос ведущего заставляет ее вспомнить о присутствии зрителей и удержать на кончике языка свое обвинение. Возмущенно отворачивается в сторону зала, и нервно крутит кольцо на пальце, позволяя Филиппу делать свое дело.
— Уверен, вам есть, что сказать, и я обязательно дам вам слово. Но прежде хочу понять, почему вы не ушли? — Смирнов вновь приковывает внимание слушателей к Лизе, в этот момент потянувшейся за стаканом воды. — Полтора года назад, когда застали супруга в объятьях любовницы? Почему решили остаться?
Ее молчание бьет по нервам. Не спасает даже сигарета. Сегодня я все же напьюсь.
— Дети, — спустя долгую паузу, раздается голос супруги, и я легко различаю плескающуюся на дне ее глаз тоску. Тоску понятную лишь матери, и, пожалуй, отцу, которым пришлось пережить расставание с собственным ребенком. Меня бог миловал, хоть от подобной трагедии и отделял всего шаг…
Я бью ее тем же оружием, которым когда-то она планировала ранить меня. Монстр? Едва ли… Не поверю, что она сильно беспокоилась о моих чувствах, подготавливая благодатную почву для своего побега.
— Игорь хотел детей?
— Наверное… Мы не так часто вели разговоры о рождении ребенка.
Всего лишь однажды. И если быть честным, я был совсем не готов к подобному. Куда больше меня занимал беспорядок, который я сам и развел: жена, не подозревающая о моей связи с другой, и любовница, все чаще донимающая меня вопросом, когда же мы сможем перестать прятаться.
Я медлил, окончательно запутавшись в собственных чувствах, позволяя нести себя по течению, а женщины вокруг меня строили свои планы — одна задумалась о продолжении рода, вторая мечтала о статусе в обществе, который ей непременно сулила моя фамилия.
Рано или поздно выбор придется делать каждому. Моя очередь уже подходит. Три с половиной месяца кратких встреч с Яной в гостиничном номере, чуть больше сотни дней лжи в кухне нашего с Лизой дома. Разрываюсь между двумя женщинами, и чем дольше тяну, тем больше путаюсь в собственных ощущениях.