Прямой наводкой по ангелу
Шрифт:
— Ладно, — видимо, и людям в масках все это надоело.
— Вы сегодня написали заявление на имя прокурора.
— Да, и на имя местного прокурора Звягина, и на имя генерального прокурора и президента России, и в Европарламент напишу, и прессу назавтра вызвала, и…
— Хватит, хватит, — перебили ее.
— Прессы не дождетесь. А завтра будет следователь, заявление отзовите, не то попадет в сортир.
— Что ж вы так Туаева покрываете? Ведь он чеченец! — поняв о чем
— Туаев, как и мы, — с издевательским пафосом, — присягу на верность дал.
— Ха-ха-ха, — в тон им неестественно засмеялась Афанасьева.
— Интересно, что за присяга? Наверное, на развал и грабеж России.
— Дура! — процедил толстяк, и, уже уходя из квартиры, бросил здоровяку.
— Не марайся, сама скоро подохнет.
На следующий день, к обеду, действительно прибыл следователь прокуратуры; без приглашения бабушки, по-хозяйски сразу же сел, обдавая комнату зловонием перегара и слащавого дезодоранта. Раскрывая папочку, с ходу начал о неприятном:
— В городе резко обострилась криминогенная обстановка.
Бабушка и так всю ночь не спала, корила себя за вчерашнюю несдержанность. О себе вообще не думала, но как она могла позабыть о Мальчике. Ведь могли что угодно сделать, и никто бы ничего не узнал, ни за что бы не ответил. Всю ночь она благодарила Бога, что все так прошло, просила для себя терпения, счастья Мальчику, свободу Розе, и ныне, стараясь быть деликатной:
— Да-да, обстановка очень тревожная, — пытаясь присесть на кровати, поддержала прокурора она.
— Вчера ночью, — бесстрастно продолжал пришелец, — совершено покушение на главврача — ранен, чудом остался жив.
— Боже! — совсем испугалась бабушка, в страхе посмотрела на Мальчика.
— Это главврач больницы Розы?
— Именно. Вчера здесь был, — разговаривая, он ковыряется в многочисленных бумагах.
— Зря он такую бучу вокруг этой Розы затеял.
— Какой беспредел?!
— Не то слово… Ах, вот, — он достал один листок, и уже более официальным, даже чеканным слогом.
— Гражданка Афанасьева, я считаю, вам, наверное, тоже надо бы отозвать свое заявление.
— Что значит «тоже»? Разве главврач отозвал свое?
— Ну, я ведь вам сказал, что на него совершено покушение.
— Погодите, — бабушка поправила очки.
— А Роза? Ведь человека средь бела дня своровали, и все знают, кто это сделал, некто Гута Туаев, чуть ли не министр!
— Вот именно, — заерзал на стуле прокурор.
— И дело здесь весьма запутанное. Если вы знаете, то и на Туаева совершено покушение, при этом похищен его брат.
— А при чем тут Роза? — стал повышаться голос бабушки.
— Понимаете,
— Что значит «не гоже»? — она уже теряет контроль, повысила голос, — разве не вы здесь наводите «конституционный порядок»? Где наш российский закон? И я в Грозном более сорока лет живу, а традиция воровать людей мне до сих пор не ведома.
— Бабушка, успокойтесь, — вступил в диалог Мальчик.
— Ребенок прав, успокойтесь, — безучастен тон прокурора.
— И мой вам совет: заберите свое заявление.
— Что? — вышла из себя бабушка.
— Вы хотите, чтобы и я участвовала в вашем саботаже? Да я на вас жалобу напишу! Как ваша фамилия? — ее костлявая длинная рука потянулась к пришельцу.
Тот резво вскочил, попятился и с презрением в голосе и на лице:
— Так заберете заявление, иль я его того?
— Я вам дам «того», я вас всех к порядку призову!
— Мц, — будто очищая зубы, издал прокурор сытый звук, и ступив к выходу, как жалеют собаку.
— Не будь вы, вроде, русской, кто бы с тобой цацкался, старая мымра!
— Вон! Вон отсюда! — совсем рассвирепела Афанасьева, и с неожиданным проворством схватила у изголовья трость, метнула в прокурора, попала.
— Ах, так! — гримасой исказилось лицо правозащитника, и, словно в удовольствие, он демонстративно разорвал в кусочки ее заявление и швырнул. — Вот вам конституционный порядок, — мотыльками запорхали кусочки бумаги.
— О-у! — завопила бабушка.
— Дрянь мерзопакостная! — она схватила первое, что попало под руку — подушка полетела в коридор, следом полетел бы и футляр со скрипкой, да Мальчик успел выхватить. Но бабушка не могла угомониться, все еще издавая какие-то гортанно-шипящие звуки, она рыскала вокруг не зная, что еще швырнуть; вспомнила об очках, они полетели в уже пустой коридор, и тут с последним криком во рту не удержались вставные челюсти — и они полетели в темноту.
Позже, когда Мальчик вернул ей все, она, сидя в постели, совсем сникла, скрючилась, даже плечи обвисли, — острые, одни костяшки, и вообще она в миг стала совсем маленькой, жалкой, будто изжившая свой век, — несчастной, тихой, лишь изредка, вздыхая, немощно скуля…
Глава двенадцатая
Что ни тверди, а как говорится — в жизни ни от чего нельзя зарекаться. И в кошмарном сне Роза не представляла, что попадет еще когда-либо в дом Туаевых — попала; силком да волоком затащили, и предстал пред ней ее бывший муж — Гута Туаев.