Пряники
Шрифт:
А тревога точит сердце: враг у реки.
Двор Гостя, окруженный густым садом, сам был сплошным садом из цветов, не виданных на Руси. Ров и частокол, ограждающие усадьбу от лихих людей, казались лишними, чуждыми и саду, и цветам, и самому дому, выстроенному из белого камня, с высокими овальными окнами разноцветного стекла, с остроконечными башенками по углам, и под стать они были только мрачному воину, упрятанному в черное железо, неотступно охраняющему вход в жилище.
Латник этот, знавший старого друга своего хозяина – князя, несмотря на внешнюю
– Здрав будь! – улыбнулся ему князь и, кинув повод подбежавшему дружиннику, бросился в дом.
Предстояла еще встреча с Гостем, разговор о делах и планах, о погоде, видах на урожай, о кочевниках, опустошающих дальние пределы, а теперь подступившихся к родным рубежам. Потом чай – ароматный напиток, не похожий ни на что русское. И постоянно вопрошающий взгляд из-под седых кустистых бровей.
О чем он вопрошал – этот взгляд?
О том ли, о чем вопрошали взгляды дружинников сегодняшним утром после получения известия о враге?
О чем вопрошали глаза матери и всех матерей, встретившихся ему по дороге?
Взгляд жены, молящей об одном: сохрани нас – супругу свою, Богом данную, и деток малых, спаси от грязных рук врагов твоих, от петель их и плетей!
Может быть, и взгляд Гостя молил о том же, о спасении его и его дочери, прекрасной Лидии, поселившихся на земле русской, вдали от суеты европейской и смуты, в надежде на покой и безопасность среди дремучих лесов и ягодных полян, на берегу тихой и чистой речки, наполненной плеском рыбы на утренней и вечерней зорьках, в остальное же время омывающей только солнечные лучи либо перебирающей тонкие лунные нити.
Спасу вас! Или умру! – рвался голос из груди.
Но древняя гордость русича не давала словам родиться раньше Дела.
Так и остались слова несказанными, но понятыми собеседниками.
И прежде, чем дверь дальней – её – горницы успела затвориться за спиной, губы его ощутили сладкий огонь ее губ, тело его коснулось ее тела, руки его сплелись с ее руками, раскаленным зигзагом вонзилась в пол у их ног молния, обдавая жаром и льдом, морской волной и колючим ветром, Давшая крылья и забравшая силы, чтобы на этих крыльях подняться к солнцу…
У любви немного слов.
Любимый, – одно дыхание.
Ладушка, – в самое ухо.
Милый…
– губы в губы.
Желанная…
Год прошел или день, вечность или мгновение?
Солнце спрятало свои лучи, оставив их наедине, луна краем глаза глянула в верхний угол окна и, устыдившись своего любопытства, смежила веки-тучи, оставив ради любви всю Землю в непроглядной тьме, и в этой тьме встретились те, кто не мог найти друг друга днем…
И прошло-промелькнуло отмерянное им время, и сомкнулись их глаза для краткого отдыха…
Красный конь нес их с бешеной скоростью сквозь дым и жар вперёд, к пропасти, откуда рвались языки жадного пламени, руки
– Враг у рубежа, – молвили его губы.
Знаю, – сказали две капли влаги, выкатившиеся из ее глаз.
– …Зачем людям воевать? – слова с трудом продирались сквозь плотно сжатые пересохшие губы.
– Люди не знают любви и счастья и находят утешение в крови…
– Люди, не знающие счастья, хотят лишить его других людей. Это не справедливо!
– Так устроена эта жизнь.
– Надо дать счастье всем, не имеющим его, и тогда наступит мир.
– Ни один смертный не может дать счастье всем.
Заря, разноцветно заглядывающая в окна, проводила их усталым взглядом в рабочую горницу, незаметно скользнула следом, осветив разбросанные по столу листы желтоватой бумаги, длинное гусиное перо, лежащее поперек одного из листов, глиняный сосуд с чернилами и большую морскую раковину-песочницу. Забытые свечи оплыли и погасли, похожие на свесившиеся с крыш сосульки.
«Мир дан людям Богом, – прочитал князь. – Также как любовь и счастье. Дьявол наслал на землю зло, зависть, корысть – все, чем наделен сам. Зло рождает зло.
Смирение и доброта рождают мир и счастье. Дающий добро получает плоды добра. Сеющий зло – получает всё…»
– Я не дал воинов братьям моим для войны. Добро ли я делал? Да, скажу я, но добро, данное мной моим воинам, принесло зло братьям моим. Это зло родило зло для меня. Я должен сполна вкусить плоды посеянного мной зла.
– Ты победишь…
– И принесу зло побежденным…
– Но это зло рождено ими.
Они прощались недолго, но так будто навсегда.
Гость долго стоял у ворот, провожая князя своим вопрошающим взглядом, пока последний всадник не скрылся в лесной чаще.
Утренняя свежесть скоро сменилась душащим зноем, от дороги поднималась липкая пепельная пыль, оседая на руках, одежде, сбруе. Из лесу раздавались вороньи крики, тоскливые и зовущие.
Сегодняшний день будет днем расставаний. Он увидится с княгиней, чтобы попрощаться и тут же покинуть свой дом.
Князь никогда не сравнивал жену с Лидией, он просто знал, чувствовал разницу. Он видел, что княгине, в силу ее врожденной вялости, жизнь не приносит никакой радости.
Только любовь к детям – трем княжатам-погодкам – делала ее живой, Да вот эта теперешняя, нависшая над всей их жизнью беда, пробудила чувства. Но чувства эти были как чувства всякого живого существа при приближении опасности.
Жалость охватывала князя всякий раз, когда он думал о жене, так и не увидевшей счастья. Пусть в этом виновата она сама. Виновата ли? Что ж делать, коль душа ее обделена от рождения любовью к жизни, а с детства впитанные с молоком матери высокомерие и деловитость не дают ей взглянуть на мир другими глазами – широко и открыто?!