Прятки с охотником
Шрифт:
Правда умрет. И то, что я сбежала, лишь приблизило Ланку к кончине: в одиночку ей на лечение никогда не заработать. Но у меня не было выбора, да и Ланка рыдала, умоляла покинуть город, пока ищейки не дошли до района, в котором мы жили.
Я пообещала ей вернуться, рванула через окно в спальне, одетая в одно ночное платье, и вихрем унеслась в лес, через болота, а там меня настиг Роланд.
– Пей.
Передо мной на столе возникла кружка с горячим отваром. Пахнуло горечью полыни, я поморщилась, но глотнула. На вкус отвар оказался еще хуже, но мышцы почти
– Горан придет? – Меня не интересовало, куда делся ее добродушный внук, но молчание начинало угнетать.
– Он за перевалом живет, что ему у меня делать? Тебя проведать разве что, да ты не надейся особо. Мужик он видный, да не пара тебе. Думаешь, одну тебя он спасал? Дура, если так решила. Он тащит ко мне преступниц: кто в силки попался, кого из лап зверя вырвал. А мне лечи.
Я открыла рот, намереваясь возразить, но захлопнула его и хмыкнула. «Видный мужик» никоим образом меня не привлекал и в какой-то мере отталкивал. Вонюч, мохнат и косоглаз. Даже под угрозой одинокой жизни до конца дней я бы не стала супругой Горана.
Но благодарность к нему я чувствовала. Когда ступни перестали гореть, сердце успокоилось и дыхание выровнялось, а в голове замелькали здравые мысли, я решила, что надо бы найти Горана и сказать «спасибо». Спасибо, что не бросил черт знает где. Дал кафтан и не потребовал назад. Защитил от тех парней, хотя сам явно мог пострадать, накинься они на него втроем.
Я обернулась к окну и всмотрелась в черноту за ним. Отсюда ничего не видно: костер в другой стороне. Через форточку донесся далекий вой, ему вторило еще несколько волчьих голосов.
Старуха заметила, как я напряглась, но истолковала мое состояние по-своему.
– В поселок зверье не заходит, – сказала она. – В дома тем более. Но на улицу все равно не выходи от греха подальше. Под кроватью отхожее ведро, дрова у печи – если станет холодно, подкинешь в топку. До утра не вздумай высунуться, а надо что – попроси.
Я допила отвар, вытерла губы рукавом.
– Спать ложись, – буркнула старуха. – Вон в той комнате кровать, в сундуке найдешь одежу. Переоденься, не то захвораешь.
Несмотря на показную холодность и даже некую брезгливость, в голосе Горановой бабки слышалось беспокойство. Я только не понимала, за меня она переживает или за себя. Вряд ли я представляла угрозу в ее глазах, но как знать, о чем она думает. Если Горан часто притаскивал в дом преступниц, то у старушки явно хоть раз был далеко не положительный опыт помощи беглецам.
Я пожелала хозяйке добрых снов и юркнула в комнату, проем в которую так же был завешен мешковиной. В темноте пришлось пробираться на ощупь. Я уперлась бедром во что-то твердое, дотронулась руками: кровать. Рядом с ней нащупала сундук и вытащила первое, что попалось в руки. Мужская рубаха, огромная для моей тощей фигуры, но в самый раз для сна.
В спертом воздухе дышалось с трудом. Я долго ворочалась на набитом соломой матрасе под пропитанной пылью шкурой
Я жадно глотала ее и не могла напиться. На языке чувствовался сладкий привкус цветов. Ель, до лап которой я могла бы дотянуться, слегка перегнувшись через подоконник, приятно пахла нагретой за день хвоей.
Проглядывались дома, стоящие друг от друга на совсем малом расстоянии. Слышались глухие голоса и смех, разносящиеся над поселком в ночной тиши.
На меня вдруг накатило спокойствие. Из-за близости леса: он всегда дарил мне умиротворение. Из-за полынного отвара, который я выпила до последней капли. Наверное, впервые за много лет я ощутила себя на своем месте.
Я ни за что отсюда не уйду. Подружусь с кем-нибудь, напрошусь на работу, докажу людям, что и от якобы беглой преступницы есть толк.
Такие, как я, в любом таежном поселке на вес золота, а король почти всех истребил. Да я, можно сказать, уникальный экземпляр! Жаль, признаться в своей сущности нельзя, но раскрывать ее и не обязательно.
Я еще долго убеждала себя, что чего-то стою и мне обязательно улыбнется удача. Завтра проснусь спозаранку, поговорю со старухой, может, она посоветует, как правильно обратиться к народу.
Я вспомнила, что в таких отдаленных селениях всегда есть кто-то самый главный, которого все слушаются. Значит, к нему-то мне и нужно.
Под окном проползла черная тень. Я смотрела прямо на нее, гадая, не померещилось ли. Моргнула раз, другой, и тень исчезла. Точно привиделось. После такого тяжелого дня неудивительно.
Окно я на всякий случай закрыла и забралась под шкуру. Не одеяло, конечно, но тоже неплохо. Вообще не на что жаловаться до тех пор, пока в твой дом ранним утром не является ищейка.
А сюда он не придет. Наверняка решил, что я разбилась о камни, и с чистой совестью отправился докладывать начальству о бесславной кончине еще одной особи.
Они теперь всех нас называли не иначе как «особями».
Я засыпала с улыбкой на губах, не подозревая, что Роланд Ким теперь не единственная моя проблема.
ГЛАВА 3
Я уже давно отметила, что те, кто хочет навредить, выбирают самое темное время суток – прямо перед рассветом, час, когда сон у человека такой крепкий, что есть шанс не добудиться вовсе.
Роланд всегда приходил перед рассветом – не каждый день, разумеется, и даже не каждый месяц – и через какое-то время я приучилась просыпаться заранее и прислушиваться к шорохам на улице. Привычка выработалась и так укрепилась во мне, что я, даже находясь сейчас в безопасном месте, резко распахнула глаза и отскочила в самый угол кровати из-за внезапно возникшей тревоги в груди.