Пряжа из раскаленных углей
Шрифт:
Половинка статуэтки молодой девушки, у которой отбили ноги и нос. Серебряная шкатулка со сломанной крышкой, но очень изящной гравировкой сценой охоты. Выгнутое пузырем почерневшее блюдо. Сломанный деревянный браслет, чьей-то заботливой рукой наспех починенный кусочком медной проволоки. Вещи, вещи, вещи… Я рылась в пропыленном хламе, перекладывала с места на место, перетирала мокрой тряпкой от пыли и грязи, иной раз пытаясь определить, что за предмет держу и зачем он нужен… Были и такие, что теплотой отзывались на мое прикосновение, но я быстро откладывала их в сторону – кто знает, какими средствами
Однако теперь я вдруг обнаружила, что чувства мои в отношении магических предметов стали намного острее и четче. Если поначалу мне нужно было подержать предмет в руке, чтобы определить, реликт это или нет, то к вечеру я могла мимолетным прикосновением распознавать его. Не знаю, было ли это связано с каким-то неизвестным мне действием клейма, или я просто набралась опыта, однако это и вправду было необычным.
И чем больше отклика во мне находили эти самые магические предметы, тем меньше я хотела, чтобы о моих способностях узнал Валдес. Как и о реликтах, хранящихся в моем доме. Их оказалось совсем немного – всего шесть, и если мой «опекун» о них прознает, то можно было не сомневаться ни секунды: он приберет их к своим рукам. Ведь теперь, когда я клеймена его знаком, все мое принадлежит ему – уж это он постарался довести до моего сведения несколько раз.
А потом я нашла седьмой реликт – даже не прикасаясь к нему, а благодаря какому-то странному чувству: не обонянию, не зрению и не слуху, а чем-то среднему между ними – и у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что я непременно должна была сделать дальше.
– А, старый книжник! – наконец вспомнила Дорота, когда я пыталась узнать у нее про Олеуса Митту, – И то верно, давненько он не захаживал… Живет где? Да кто ж его знает? Кажись, где-то у Малой Фонарной… Или это не он? Нет, милочка, не упомню… А ты поди у старого Понтика спроси. Он с книжниками знается…
Олеус Митта и вправду жил недалеко от Малой Фонарной, всего в паре кварталов, если идти по набережной Мыльнянки. Я, правда, не рискнула там идти. В районе Жемчужных холмов, откуда брала начало хилая Мыльнянка, берега ручья были основательно закованы в камень и металл, но чем ниже по течению, чем ближе оказывалась река к нищим портовым кварталам, тем чаще на набережной виднелись следы небрежения и упадка, и в конце концов берега речушки превращались в топкое месиво из глины, грязи и камней. Мне пришлось сделать солидный крюк, чтобы попасть на Колесную улицу, и это вовсе не значило, что башмаки мои оказались целее, чем от предполагаемого похода вдоль берега грязной и вонючей Мыльнянки.
Дома на Колесной улице были довольно ветхие и неказистые, да и стояли слишком плотно. Верхними этажами своими дома нависали над улицей так близко друг к другу, что из окна одного дома до окна дома на противоположной стороне улицы было рукой подать. Что имело, разумеется, свои преимущества. К примеру, можно было попросить у соседа соль и не бежать по лестнице вниз. А еще можно было не утруждать себя и иными покупками, запросто стянув белье, сохнущее на веревках соседнего дома, даже не выходя из собственной комнатушки. Потому что выходить из дома
Разъезженную мостовую с наполовину вывороченными булыжниками здесь покрывал толстый слой грязи, на котором ради удобства пешеходов были там-сям разбросаны полусгнившие деревянные чурбачки, отчего казалось, что по улице неудачно проехала кособокая тележка с дровами.
Дом, где жил господин Олеус, я нашла с трудом, поскольку втиснут он был между другими домами одним узким подъездом шириной в два крохотных окна, не отличавшимся от соседних ни унылым поблекшим цветом, ни дряхлостью. Мне не один раз пришлось пройтись по этой грязненькой улочке, спрашивая прохожих, однако только чумазые мальчишки, палкой воодушевленно гоняющие от стены к стене несчастного кота, подсказали мне, где искать старого книжника.
Лестница была под стать фасаду и мне приходилось с опаской делать каждый шаг, чтобы понять, не обрушится ли ступенька подо мной, когда я наступлю на нее. Однако на третий этаж, где-то совсем под крышей, я добралась благополучно и постучала в ветхую деревянную дверь, ни разу никуда не провалившись.
Никто долго не открывал и в любое другое время я бы вежливо ушла, чтобы зайти попозже, убежденная, что хозяина нет дома. Но с недавних пор вежливость моя куда-то сгинула, а деликатность сошла на нет. Я нагло тарабанила в дверь, потому что знала – Олеус внутри: за этой хлипкой дверью и тонкими стенами звуки чужого присутствия было не удержать.
И наконец дверь приоткрылась. Старый Олеус, еще больше, кажется, постаревший с тех пор, как я его видела, сгорбившийся и потерянный, поднял на меня выцветшие глаза… которые немедленно вылупились и застыли в немом изумлении. Пшеничные брови гусеницами выползли на лоб, а рот приоткрылся не то в удивлении, не то в ужасе.
– О, я так рада, что нашла Вас! – не дав ему опомниться, быстро проговорила я, – Я Никки, помните? Вы приходили ко мне в лавку…
Старик, не отрывая от меня взгляда, молча потянул дверь на себя, но я быстренько вставила в зазор ногу:
– Эй, господин Олеус, да вспомните же! Мы говорили о реликтах. Вы спрашивали про жезл. Так вот – я нашла его! Послушайте, мне очень нужна Ваша помощь. Вы говорили, если я найду жезл…
И тут он повел себя совершенно неожиданным образом.
– Прочь! – завизжал он и в ярости затопал ногами, – Прочь отсюда, негодная девчонка!
И, резко оттолкнув меня, с такой силой захлопнул дверь, что под ноги мне свалился кусок штукатурки с треснувшей притолоки, а внизу истерично и визгливо закричала женщина.
Напрасно я думала, что могу лицемерить. Вежливая улыбка намертво приклеилась к моим губам, а слова, которые я произносила были правильными, и все же от моих работников не укрылось ни мое подавленное состояние, ни рассеянность, ни медлительность. Поначалу Лика допытывалась, не случилось ли что на балу, и, хотя я с воодушевлением и в превосходных красках расписывала роскошь Зала Городских Собраний и нарядов присутствовавших дам и кавалеров, и музыку, и танцы, и напитки… мой фальшивый восторг ее не убедил. А потом и она, и мои мастерицы и вовсе перестали спрашивать, тихо шушукаясь у меня за спиной и качая головами.