Прыжок "Лисицы"

Greko

… Я вышел к кромке морской воды. От Тамары и Бахадура меня скрывали большие камни. Разделся догола. Полез в воду. В другом состоянии наверняка бы заорал. Вода все-таки была еще холодноватой. Точно не для купания. Но сейчас не обращал на это внимания. В голове звучали вагнеровские трубы. Как я ни старался отогнать от себя мысли о чрезмерном пафосе в моем восприятии ситуации — не получалось. Я прощался с жизнью в этом времени. Совсем не зная, каким окажусь в своем. Трупом? Овощем? Или, все-таки, пронесёт, и я буду просто на больничной койке на пути к выздоровлению. А, может, уже и бегаю вовсю по Салоникам.

И даже не это в первую очередь меня сейчас

занимало. Я понимал, что совсем не хочу расставаться с этим временем. Парадокс! Прошлый век! Вокруг, за редким исключением, сплошное зверство. Со всех сторон. Кровь и боль. Подвиги и предательство. Почти ежедневная борьба за жизнь. Да даже просто — отсутствие теплых туалетов и прочих благ цивилизации. Но мне нравится это время! Я полюбил его. Нет, не так! Я полюбил себя в этом времени! Так, как я не мог полюбить себя, Спиридона, в том. Я стал настоящим мужчиной. Я совершал поступки. Отвечал за них. Обрел прекрасных друзей. Познал такую любовь к Малике и Тамаре, что уже не смогу согласиться на что-то меньшее по силе чувств. И мне совсем не хотелось терять все это. Я был почти уверен, что если меня сюда забросило, то, значит, я должен пройти весь предначертанный путь. До октября 1853 года. Почти. И отсутствие полной уверенности меня и терзало. Наличие даже одной десятой процента из ста, одного шанса из тысячи, что возможно попадание в «обратный» тоннель, заставляло меня горевать.

«Я не хочу возвращаться обратно! Не хочу! — из-за волнения, а вовсе не из-за холодной воды, зуб на зуб уже не попадал. — Это нечестно, Господи! Нельзя со мной, как с Каштанкой! Ты дал мне кусок мяса на веревочке. Он уже лежит у меня в желудке. Я уже почувствовал его вкус. У меня уже слюни текут ручьем. И ты хочешь сейчас дернуть за веревочку и вытащить этот кусок?! Нечестно!»

Шорох камней прервал мои детские претензии к Всевышнему. Я оглянулся. На берегу стояла Тамара. В руках держала грузинский наряд. С улыбкой смотрела на меня. Начала раздеваться. Зная мою грузинку, можно было не сомневаться, что, не стесняясь, оголится полностью. Я отвернулся. Тамара засмеялась. Теперь я уже дрожал не только от мыслей, но и от ожидания. Я слышал, как Тамара вошла в воду. Поплыла. Вот уже встала на ноги у меня за спиной. Прижалась ко мне. Я чувствовал прикосновение сосков её маленькой груди и мурашки на ее теле. Меня самого бил колотун. И не только от холода.

— Хочешь обратно переодеться? — я пытался хоть как-то остановить её или притормозить.

— Да. Приберегу это платье! Не на лошади же в походе к нему привыкать!

— Да, разумно! — я уже почти верил, что разговор будет на бытовые темы.

— Что с тобой, любимый? — Тамара прижалась крепче.

«Ага! Щас! Её разве тормознёшь? Остановишь? Да, уж! Про пылесосы поговорить не получится!»

— Тамара!

— Ну, давай я тебя успокою, — Тамара обняла меня. Её руки начали скользить вниз по моему содрогавшемуся телу.

— Нет! Мы не будем делать этого здесь и сейчас, — я перехватил руки моей грузинки.

— Почему? — промурлыкала царица.

— Во-первых, я хочу, чтобы это было… — искал слова, — торжественно! А не так, на скорую руку.

— Угу, — продолжала мурлыкать Тамара. — А, во-вторых?

— Во-вторых, пока не поженимся, я тебя не трону!

Тамара рассмеялась.

— А как же твое: «мне плевать на правила»?

— Тут другое, Тома. Через это правило я не переступлю!

Не мог же я ей сказать, что не хочу лишить её девственности и через час после этого навсегда исчезнуть из её жизни! И, если честно, я никак

не мог преодолеть в себе вбитое мне в СССР правило совершеннолетия. Когда нельзя трогать девушку до наступления её 18-летия. Хотя, уже достаточно пропитался «ядом» этого времени. Понимал, что смогу принять такую его вольность по отношению к возрасту девушки в постели.

— А, в-третьих… — продолжил я.

— Есть еще и в-третьих?! — Тамара явно издевалась над моей бухгалтерской дотошностью.

— Да, — я кашлянул и выдал вычитанный где-то факт. — В морской воде вредно этим заниматься. Можно подцепить заразу!

— Ай, яй, яй! Что ты говоришь? — зацокала Тамара, уже не скрывая издёвки.

— Ааааай! — психанул я и побежал на берег.

Тамара засмеялась вслед. Слава Богу, не обиделась.

— Отвернись! — приказал ей.

Тамара не реагировала.

— Пожалуйста, любимая!

Довольно хмыкнула, отвернулась. Я оделся.

— Долго не купайся.

— Это еще почему, мой ученый будущий муж?

— Застудишь там у себя… — черт, засмущался. — А тебе еще детей мне рожать!

— Хорошо, любимый! — царице понравилась моя забота.

Я выскочил из-за камней так стремительно, что всерьез напугал Бахадура. Он, как верный пес, охранял наш покой. Точнее, покой Тамары. Меня совсем не беспокоило то, что он мог подсмотреть. Зная алжирца и его отношение к Тамаре, я был уверен, что он скорее вырвет себе глаза, чем осмелится взглянуть на неё голую. Придя в себя, Бахадур не смог скрыть своего удивления. Он же был уверен, что я сейчас должен ублажать богиню. Я отмахнулся. Не было времени все объяснять. Вскочил на коня.

— Сейчас вернусь! Береги её!

Про «береги» зря, конечно, ляпнул. Уже один мой вид вызывал множество вопросов. А тут еще и чуть ли не прощальное слово сказал. Ну, да ладно. Не до этого. Сейчас важно другое.

Хватит уже бояться! Сейчас и здесь все нужно решить! Если суждено вернуться, что ж… Не хочу. Но — не мной записано! Так тому и быть. Суждено остаться? Отлично! Здесь и сейчас. Хватит шарахаться.

Шагомер в голове подсказал, что я на месте. В сотне-двух метров — «крепость». Какой там форт?! [1] Привычная уже глазу земляная насыпь. Большой деревянный склад. Убогие покосившиеся домишки. И лениво развалившиеся в тени казачки, гадавшие, подъеду я или нет. Погранзона? Погранцы? Или привычный российский бардак в крайней точке черноморского побережья империи Николая I?

Спрыгнул с коня. Осмотрелся. Берег не узнать. Сосновый лес на границе пляжа явно больше и гуще. Но я был уверен, что именно здесь получил по голове.

«И что? Сделаю несколько шагов, пересеку ту невидимую черту и перенесусь? Хрен ли гадать?! Вперед и с песней!»

Песню, конечно не запел. Пошел вперед. Инстинктивно зажмурил глаза. Шаг, другой, третий…. Открыл глаза. И…

И — ничего! Море по-прежнему лениво накатывало волны на пустынный песчаный берег. Папаха по-прежнему была на лысой голове Косты Варвакиса. Казаки-пограничники все также валялись в тени, не меняя позы.

Я не удержался, радостно крикнул. Потом побежал, описывая круги вокруг злополучного места. Никаких тоннелей не открывалось. Никуда меня не швырнуло. Я был там, где хотел быть! Здесь и сейчас! В этом времени, где реки крови и нет теплых туалетов. Но это было моё время!

«Благодарю тебя, Господи! — перекрестился. — За все! За то, что перенес меня сюда. И за то, что оставляешь меня здесь до оговоренного срока!»

Вскочил на коня. Поскакал обратно, оставив за спиной ошарашенных моей пантомимой казаков.