Прыжок самурая

Линдер Иосиф Борисович

И. В. Сталин и Л. П. Берия с сотрудниками НКВД на даче в Абхазии. 1930-е гг.

Снизу, со стороны поселка, долетали ароматные запахи. Там варили мамалыгу, чурчхелу и коптили мясо. Где-то в верховьях речки монотонно скрипело мельничное колесо, из глубины леса веселым звоном отзывалась пила, а в ответ раскатистым эхом ухали удары топора. Все это воскрешало давно забытые чувства. Он даже ощутил в ладонях

шершавую виноградную лозу, а на губах появился сладковато-терпкий запах зрелой изабеллы. В нем на время пропал Вождь, уступив место обыкновенному человеку, испытывающему тягу к земле.

Нарочито громко он прикрикнул:

– Нестор! Клим! Хватит бездельничать!

Гости оборвали смех и недоуменно переглянулись. Берия насторожился и нервно затеребил пояс.

– Надо убрать дикий кустарник, он мешает саду!

Этот призыв вызвал небывалый прилив энтузиазма, каждый стремился выставить себя в лучшем свете перед Вождем. Все пришло в движение. Охрана притащила садовый инвентарь. Сам он взял ножницы и не торопясь принялся срезать ветви дикого орешника. Настроение Вождя передалось другим. Ворошилов, как в кавалерийской атаке, лихо рубил топором сучья, Нестор, подобно заправскому дворнику, подметал дорожку к чайному домику.

Берии достались грабли. Работал он неумело. Зубья то и дело цеплялись за расщелины, выскальзывали из рук, и это выводило его из себя. Рядом с ним охранник пытался перерубить толстый узловатый корень кизила. В неловких руках лезвие топора, соскальзывая на гранитный валун, высекало сноп искр. Берия отбросил грабли, пихнул охранника в бок, выхватил топор и громко – так громко, чтобы слышали все, – прокричал:

– Мне под силу срубить под корень любой кустарник, на который укажет хозяин этого сада, Иосиф Виссарионович Сталин!

Топор со свистом опустился, и корень отлетел в сторону.

– Смотри, Лаврентий, чтобы между ног не зацепил, – поддел Ворошилов.

Тот не отреагировал, опустив топор на плечо, он пожирал взглядом только его – Сталина!

В последние годы так дерзко смотреть на него никто не отваживался. Берия рисковал, но, как расчетливый игрок, понимал: без риска добиться серьезных успехов в политике невозможно. Впервые он попал в ближний круг Хозяина, и это произошло не в холодном и чопорном Кремле, где сотни партийных секретарей проходили безликой массой перед «живым богом», а здесь, под Гагрой. На земле, где веками жили их предки, где родились и выросли они сами. Но их объединяло нечто большее, чем принадлежность к одной партии и узы землячества, – неуемная жажда власти. И, судя по всему, ради обладания ею амбициозный мингрел готов был служить хоть самому черту и рубить головы соперникам так же безжалостно, как кустарник.

Чекист запомнился, и в декабре тридцать шестого, когда Нестор не поддался на настойчивые уговоры оставить свою Абхазию и занять кресло наркома внутренних дел СССР, снова всплыл в памяти. Берия понадобился, чтобы после Ежова, сделавшего свое дело, зачистившего партию от брюзжащих, вечно недовольных и путающихся под ногами бухаринцев и зиновьевцев, убрать вслед за ним ставших уже ненужными свидетелей – чекистов…

Близкий шум шагов отвлек Сталина от воспоминаний. В комнату стремительно вошел нарком. Его лицо разрумянилось от мороза и возбуждения, за стеклами пенсне лихорадочно поблескивали глаза.

– Что стряслось, Лаврентий?

Ты, часом, не Гитлера поймал? – с сарказмом спросил Вождь.

– Иосиф Виссарионович, в наркомат поступила информация особой государственной важности! – забыв поздороваться, выпалил тот.

Волнение Берии невольно передалось и самому Хозяину. Он жадно затянулся, не замечая, что трубка погасла. Щеки надулись, словно мяч, усы встали торчком, как у рассерженного кота. Нарком смешался и скосил взгляд в сторону.

Сталин с раздражением прокашлялся, повернулся к Берии спиной и, припадая на левую ногу, прошел к креслу.

– У нас неважных дел не бывает, – сказал он, садясь.

Берия суетливо зашарил по папке, но замок, как назло, заело.

– Что там у тебя? – торопил Вождь.

– Иосиф Виссарионович, операция вступила в завершающую стадию. По только что полученным оперативным данным, в ближайшие дни, а возможно уже и часы, произойдет резкое охлаждение отношений между Японией и США, которое, вероятнее всего, приведет к военному конфликту, – на одном дыхании доложил нарком и протянул сводку.

Сталин посмотрел на него долгим немигающим взглядом, попросил положить сводку на стол, поднялся и прошел к окну. Берия облизнул внезапно пересохшие губы, он не спускал глаз с затянутой во френч сутуловатой спины.

– Насколько можно доверять этому сообщению?

Вопрос Сталина заставил Берию поежиться, но он не потерял уверенности и твердо заявил:

– Деза исключена! Информация перепроверялась по другим каналам. Думаю, не сегодня, так завтра ее подтвердят конкретные действия американцев.

– Хорошо бы, – произнес Сталин, затем его глаза в хищном прищуре нацелились на Берию, и он спросил: – Лаврентий, а ты уверен, что Гопкинс поверил тому, что сообщил этот, как его…

– Сан, – поспешил подсказать нарком.

– Так почему он должен ему доверять?

– Они давние друзья, и Гопкинс верит Сану, как самому себе.

– Доверие в политике – вещь сомнительная и опасная, – покачал головой Сталин. – Доверился – значит проиграл!

Берия замялся, но быстро собрался.

– Сан не просто друг Гопкинса, – заявил он. – Он один из самых авторитетных специалистов в Штатах по проблемам Японии и Индокитая. Кроме того, в ходе операции мы активно задействовали и другой канал, в первую очередь я имею в виду нашего агента Грина. Через него регулярно велась подпитка Гопкинса дополнительной информацией, которая перекликалась с данными Сана. На последней встрече Сан выложил перед Гопкинсом железный аргумент – расшифровку послания японского премьера Тодзио Гитлеру о переносах срока выступления Квантунской армии против СССР в связи с подготовкой к боевым действиям на Тихом океане. Так что если у Гопкинса и возникали какие-то сомнения, то после такой информации, я полагаю, они рассеялись.

Сталин направился к столу, пододвинул к себе разведсводку и принялся читать. Берия, неловко переминаясь с ноги на ногу, пожирал его глазами, пытаясь предугадать реакцию. Карандаш медленно полз по строчкам. На середине листа он споткнулся и надолго остановился.

– А что может подтвердить, что Рузвельт готовит японцам официальную ноту?

Берия отметил, что в голосе Вождя смешались удивление и радость.

– В разговоре с Саном Гопкинс прямо заявил, что работа над текстом фактически завершена, – ответил он.