Прыжок в ледяное отчаяние
Шрифт:
— Ну ла-адно, — кокетливо махнула ручкой Никитична. — Побегу. К сериалу еще успею. Спасибо вам, Василь Николаич. Я и вправду еле сижу. Бури, что ли, магнитные? — Анна Никитична надела вязаную беретку на правый бочок, посмотрелась в крохотное зеркальце над столом.
— Ах я склерозник! Обещание-то? Мясоедовы в Эмиратах — я у них цветы три раза обещал полить. Хорошо, вспомнил. Вы уж, будьте любезны, минуточку задержитесь. Я мигом. — Взяв маленькую барсетку, с которой никогда не расставался, протиснулся в дверь мимо яблокообразной Анны Никитичны, самой широкой частью тела которой оказывалась талия, и заспешил к лифту. На десятом
Преображение его казалось поистине чудесным: вместо заискивающей улыбки — холодный цепкий взгляд, вместо суетливого кружения — четкие стремительные движения. Николаич молча прошел в комнату между двумя вытянувшимися мужчинами: тщедушным очкастым Филипповым и длинным угреватым Аликом, который с хлюпаньем сглатывал слюну — у него все время в Москве болело горло и закладывало нос.
Задрав свитер, Николаич размотал ячеистый пояс-бинт, стягивающий его упругий живот.
— Два двести и медяшек по мелочи, — бросил он пояс на стол.
Филиппов начал суетливо выгружать из ячеек тонкие пачки тысячных. В двух кармашках пояса оказались золотые кольца и серьги. Одно кольцо заинтересовало Сергея.
Николаич хлопнул его легонько по руке:
— Лом, все лом. Так, до половины третьего ни одного движения. Дальше — как обычно. Бог даст, на этот раз…
— Василь Николаич, на пятнадцатом, похоже, вчера снова менты были. И с соседкой говорили, и торчали чуть не весь день.
— Но ведь ушли?
— Уйти-то ушли… — вздохнул Филиппов.
— Ты давай не разнюнивайся — товар в блок пакуй и отдыхай перед ночью. И Алику дай выспаться до двух. Отработаем и соскакиваем. Все! — Николаич пошел к двери, но остановился, жестко посмотрев на азиата.
— Сопли свои подбери! Что там есть у тебя, Кира? Галазолин, тизин, пшикалки в глотку. Что-то придумайте, купите, пока время есть. Не хватало перед хатой перхать. Да, и еще, Алик. Ты на меня, как на марсианина, на улице не смотри. Пришлось картошку и другую лабуду покупать, чтоб тебя пропустить. Ты б еще поздоровался, — усмехнулся Николаич.
— Вот коз-зел, — под нос себе буркнул Филиппов.
— А ты мандраж свой брось. Брось! — жестко прикрикнул на нервического подельника Николаич.
Он долго смотрел в глазок, после чего бесшумно вышел из квартиры и нырнул на лестницу. Оказавшись на девятом этаже, безмятежно засвистел, открывая квартиру Мясоедовых ключом, вынутым из барсетки. Вдруг засмеялся, приветливо помахал закрытой соседней двери, стал расшаркиваться перед ее глазком:
— Здравствуйте, Тамара Петровна, так держать! Бдительность превыше всего! — И он, хохоча, вошел в квартиру, а из-за двери, перед которой он только что гримасничал, показалась седая всклокоченная голова. Старуха неодобрительно пошамкала и скрылась за своим дерматиновым укреплением.
Глава четвертая
Архив «Новостей» одного из ведущих российских телеканалов занимал огромную светлую комнату, уставленную железными стеллажами с коробками часовых видеокассет «Бетакам». Полновластная хозяйка этой информационной сокровищницы, Ирина Молева, сидя за компьютером, нервно щелкала мышкой. Она искала прошлогодний репортаж о награждении президентом выдающихся соотечественников. Сегодня скончался популярный народный артист, и в посвященный ему сюжет требовалось непременно вставить кусок о его награждении, которое
— Таня! Ищи на ноль триста тридцать пять Ка. Тайм-код — семнадцать двенадцать. Там, видимо, еще какое-то вручение! — крикнула разрумянившаяся щекастая Ирина кому-то в глубине архива.
— Вот кто мог назвать: «Медведев: промышленники, искусство»?! Это что — встреча? В Кремле? О чем вообще речь?! — Молева, потрясая полной рукой с акриловыми ногтями, обращалась к сидящей рядом с ней женщине. Пышногривая блондинка в норковой шубке, стреляющая внимательными глазами по сторонам, полностью разделила негодование архивистки, закивав согласно головой: Юлия Шатова с энтузиазмом исполняла задание прихворнувшего шефа.
— Да! То, что надо! — раздался молодой женский голос из недр архива и за ним — удаляющийся топот каблучков: Иринина помощница помчалась в монтажную, где «клеили» репортаж.
Молева в изнеможении откинулась на кресле:
— И так почти каждый раз, представляете? Что-то у нас, конечно, есть в электронном виде — и тогда искать проще. А что-то хранится по старинке, на кассетах. Даже такие важные съемки! Бардак, одним словом.
Следовательша сочувственно покивала:
— Да, нервная работенка.
— В новостях, я считаю, вообще год за три нужно засчитывать! Вы курите? — Ирина поднялась, заслонив от собеседницы кустодиевской грудью календарь на стене.
Люша виновато улыбнулась:
— Не выношу сигаретного дыма, уж простите, Ирина.
Шатова могла за компанию постоять с Молевой, но предположила, что в курилке толчется уйма народу и никакого откровенного разговора не получится. Загорайло, отлеживающийся дома после приступа, дал помощнице указание втереться в доверие к лучшей подруге Михайловой и расспросить ее об отношениях покойной с Набросовым и их возможных коммерческих тайнах. По мысли Влада, следовало давить на дружеское расположение Ирины к Виктории во имя восстановления истины и справедливости.
— Ну ладно, давайте ваши вопросы, пока никого нет, — плюхнулась в кресло Молева.
— Насколько мне известно, Виктория занималась рекламой под началом коммерческого директора вашего канала Набросова Михаила Михайловича года три? — Получив одобрительный кивок от телевизионщицы, Люша продолжила:
— В силу занимаемой должности она обладала закрытой, возможно, негативной информацией относительно деятельности своего ведомства и шефа?
— Это уж к гадалке не ходи! Викуська никогда не посвящала меня в «эту грязь». Это ее слова. Конечно, никто вам ничего не расскажет и документов не покажет. Смешно и рассчитывать. Но вот в чем я уверена абсолютно — нет, железобетонно! — Молева шлепнула пышной ладошкой по столу: — Никогда Бассет не сделал бы ей ничего плохого. Да он руку и сердце ей предлагал! Можете себе представить?! — Ирина торжествующе выпалила в лицо Люше это откровение и ждала бурной реакции, словно женитьба двух коллег оказывалась равносильной бракосочетанию Михайловой с Бараком Обамой.