Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
Шрифт:
— Что, что?
— С подольскими партизанами, говорю, связался. На днях пришел ко мне один хлопец из Здолбицы и говорит: «Вас хочет видеть Венедикт Кушнерук». Это тот самый, от которого я когда-то книжку с листовкой принес. «Ладно, — отвечаю. — Завтра поеду в Здолбицу и загляну к нему на маслозавод». А он мне: «Ну, в Здолбице вы его не найдете. Он здесь, в Здолбунове. Если желаете, я проведу вас к нему». Откровенно говоря, я не знал, как поступить. Думал, провокация. Хотел было отказаться, но хлопец настаивал, да и мне любопытно было узнать, зачем я понадобился Кушнеруку. Пришли мы
«Нам известно, — сказал он, — что хоть вы и на высокой должности у оккупантов, но им не сочувствуете. Вы, надо полагать, знаете, что фронт приближается, фрицы драпают, всюду много партизан, катятся под откос фашистские поезда, взлетают на воздух железнодорожные мосты…»
«Так вот куда ты гнешь, любезный! — думаю. — Постой, постой, сейчас я тебя поймаю».
«А кто же, — спрашиваю, — все это делает?»
«Как кто? — отвечает. — Наши люди, партизаны и подпольщики».
«И железнодорожный мост через Горынь взорвали ваши подпольщики?»
«Известно, наши, не немцы же и не мадьярские охранники».
«Так кто же? Может, ваши, здолбицкие?»
«Как ни жаль, нет. Мы тоже получили такое поручение, но нас упредили. Но кто бы это ни сделал — мы знаем: это наши люди, советские патриоты».
Я понял: Кушнерук честный человек — и спрашиваю:
«Что я должен делать?»
«Как что? Включиться в борьбу».
«А конкретно — что именно?»
«Конкретно? Если не возражаете, мы дадим вам поручение. По своей должности вы можете оказаться полезным партизанам. В вашем распоряжении транспорт, материальные средства, люди».
Понятно, я не мог отказать Кушнеруку, но и давать согласие, не посоветовавшись с вами, не мог. А Венедикт был со мной вполне откровенен. Рассказал, что в июле его и еще нескольких здолбицких парней арестовали гитлеровцы. Больше месяца просидел он в ровенской тюрьме, хотя никаких доказательств против него не было. Тогда его отправили в Неметчину. По дороге он сбежал и вот уже недели две как вернулся. Назад, в Здолбицу, ему нельзя. Скрывается у Густава. Уже давно поддерживает связь с партизанским отрядом Одухи, с тем, что действует на Подолии.
«Очень рад, что ваши подпольщики мне доверяют, — сказал я ему, — но…»
«Что — но? — перебил меня Кушнерук. — Долго раздумывать некогда…»
«…Но, — продолжал я, — такое же точно предложение я собирался сделать здолбицким хлопцам и тебе лично. Помнишь, ты дал мне книжку Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»?»
«Припоминаю».
«Так вот в той книжке лежала листовка на польском языке о поражении немцев под Сталинградом. Мы тогда поняли, что у вас есть связь с партизанами, и решили вам не мешать».
«Кто это — мы?» — спросил Кушнерук.
«Здолбуновские подпольщики и их друзья — партизаны, ваши — на юге, а наши — на севере», — ответил я. На этом мы разговор
— Правильно, — одобрил я. — Пришло такое время, что в этом городе подпольщикам стало тесновато. Но не беда. Хлопцы работают — и это главное. Когда понадобится действовать сообща — свяжемся с ними. Пока что нужды в этом нет.
Мы не собирались объединяться с подольскими партизанами, но обстановка сложилась такая, что обойтись без этого нельзя было.
Щедрой на радостные события была осень сорок третьего года. Добрые вести приходили с фронтов. Из уст в уста передавались легенды о героических делах партизан и подпольщиков. На каждом шагу фашистов настигала карающая рука народных мстителей, советских патриотов. Новостей было много, — значит, было чем поделиться Кушнеруку и Петру Бойко. Венедикт Алексеевич все чаще стал посещать своего старого знакомца. И всякий раз беседа сводилась к партизанским делам, хотя говорить о них, по правилам конспирации, и не полагалось.
Однажды Кушнерук спросил Бойко:
— Меня удивляет, почему ни ваши медведевцы, ни мои подоляне не поинтересуются цементным заводом в Здолбунове? Ведь это такой объект…
— Откуда ты знаешь, что никто этим заводом не интересовался? А впрочем, что ты имеешь в виду?
— Ну, хотя бы то, что, во-первых, там выпускают цемент высоких марок, а во-вторых, там много рабочих, и среди них можно создать сильную подпольную организацию. Ведь несколько листовок, напечатанных на заводском ротаторе, по-моему, еще не говорят о том, что там существует подполье. Завод все время действовал бесперебойно…
— Я согласен с тобой, Венедикт, на заводе действительно много хорошего народа, и можно было бы создать подпольную организацию. Но не забывай, друг, одного: у подполья в этой войне свои особенности. Многочисленное — оно нужно для организации забастовок, демонстраций, массовой пропаганды. Для борьбы с гитлеровской машиной больше подходит уже другая его форма. К тому же продукция этого завода — цемент, хоть и высшей марки — это все же не взрывчатка… Кстати, ты, кажется, выразился — завод действовал. А теперь он разве не действует?
— Уже несколько дней. Рабочих сперва держали на казарменном положении, а затем всех распустили по домам. Сам знаешь, какая паника везде: и на заводе, и на железной дороге, и во всем городе. Фашисты бегут что есть духу. Им не хватает составов даже для раненых. А цемент… цемент лежит в кучах, как уголь. Вчера на заводе снова засуетились.
— Начал работать?
— Нет! Задумали, гады, завод заминировать. Из Шепетовки прибыл вагон взрывчатки. Целый день рабочие носили ящики из этого вагона и подкладывали под основные узлы и агрегаты завода. Хлопцы принесли мне детальный план минирования. Электростанция, вытяжные трубы, вращающиеся печи, все приводы, канатная дорога — все уже заминировано. Для руководства этой работой прибыл из Шепетовки какой-то саперный майор, с группой солдат… Одним словом, Петро, считай, цементного завода уже нет. Мое командование об этом знает. Может, и ты своих оповестишь?