Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе
Шрифт:
Через несколько дней австрийские чиновники высмеяли «священников, вмешивающихся в политику и пытающихся подстрекать народ против государства». Потом они пошли дальше: обвинили евреев; затем чехов. Отцы церкви быстро научились держать язык за зубами.
Судетская область Чехословакии была уже поглощена Гитлером. Последние два дня сентября ведущие политики Германии, Франции, Италии и Великобритании на встречах в Мюнхене решали судьбу чехов. Ни один представитель Чехословакии на эти встречи приглашен не был. Гитлер заявил, что это — последняя страна, которая ему нужна. Премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, в тщетных попытках
Петля, накинутая на Восточную Европу, начала затягиваться. Когда Чехословакия пала, Венгрия содрогнулась. Тысячи евреев, бежавших из Польши, были высланы назад вследствие ужесточения законов об иммиграции. Было очевидно, что необходимо бежать. Но как?
В поезде, в маленьком купе, я рассматривал монахинь, но не говорил ни слова. Святые женщины были незнакомы мне, а любой незнакомец мог быть опасен. Были ли они из тех католиков, которых возмущал нацистский контроль над школами, или их уже запугали до полного повиновения? Непреодолимое молчание повисло над нами.
Через несколько часов, убаюканный шелестом дождя и движением поезда, я заснул. Когда я проснулся, поезд подошел к вокзалу во Франкфурте. Монахини пошли к выходу, и это немного встревожило меня. До рассвета было далеко, и все еще сотни километров отделяли меня от Трира. Я вытащил из кармана брюк записи. В них стояло, что мне необходимо делать после того, как я покину поезд. Я выучивал все так, как будто готовился к очень важному экзамену, во время которого у меня не будет возможности пользоваться шпаргалками.
Я должен буду разыскать в Трире маленькое бюро Еврейского совета и там найти кого-нибудь из Комитета помощи Эзра. Слово «Эзра» само означает «помощь». В этом бюро мне помогут найти надежное убежище, где я смогу прятаться несколько дней, ожидая известий от господина Беккера, который должен отвезти меня в Люксембург.
Я думал о Дитте, такой маленькой и такой одинокой в больнице. Я думал о маме и Генни, стоящих в тумане рядом с трамваем, на котором я уезжал. О моих родных и о прощаниях, прощаниях, прощаниях…
Безумие охватило весь континент, и никто не знал, где можно найти убежище. Неделю тому назад фельдмаршал Герман Геринг провозгласил, что, если возникнет необходимость, можно будет организовать гетто в больших городах. Впервые речь зашла о еврейских трудовых бригадах. Как же взбрело мне в голову отправиться из вновь присоединенных земель в старую Германию, в самую сердцевину этого безумия? Удастся ли мне выскользнуть оттуда без бумаг?
Трир был не таким, как я ожидал. Когда на следующий день после полудня я вышел из вокзала, то увидел вполне мирный город. По сравнению с ним Вена казалась водоворотом: горожане находились в постоянном эмоциональном возбуждении, как будто хотели убедить самих себя, что они — истинные арийцы, верные сторонники Гитлера. Новизна происходящего все еще захватывала их. У немцев же, живших с Гитлером уже несколько лет, пыл немного охладился. Да и можно ли постоянно держать народ в состоянии экстаза? На улицах Трира было
Лишь погода была угрожающей. Небо потемнело, и, когда я добрался до маленького запущенного бюро Еврейского совета, пошел дождь. Еврейское население Трира, которое и раньше было небольшим, теперь составляло всего несколько тысяч человек.
— Меня зовут Лео Бретхольц, — представился я мужчине средних лет.
— Я так и подумал, — ответил он. — Как вы доехали?
Я был рад, что меня, юношу, пустившегося в бегство, уже ожидали. В бюро было два стола, пишущая машинка и шкаф для бумаг. Наша встреча была короткой и деловой, и я немного занервничал.
Мне сказали, что я должен пойти на Петер-Фридхофен-штрассе, 13, где я найду себе комнату на несколько дней и еду. Тринадцать — несчастливое число, так же как и слово «Фридхоф». На немецком языке оно означает «кладбище». Тринадцатый номер на кладбище. Но я оставил свои мрачные мысли при себе.
— Не нужно называть там свою фамилию, — добавил он. — Достаточно имени.
— А кто там будет? — спросил я с наигранным спокойствием.
— Die Barmherzigen Вr"uder, — улыбнулся мой собеседник. «Братья милосердия».
— Братья? — удивился я.
— Счастливо!
Значит, теперь я остановлюсь в монастыре, где буду зависеть от францисканских братьев. Хорошие люди, хорошие неевреи.
— Мы очень хорошо знаем друг друга, — добавил он успокаивающе.
На мощеной улице за черным забором я нашел их украшенное лепниной здание, открыл скрипучие ворота и позвонил в колокольчик. Монах в коричневой рясе открыл дверь и приветливо улыбнулся мне. «Брат Иоханнес», — представился он. Когда он закрыл за нами дверь, я спросил себя: в безопасности ли я здесь? Там, снаружи, на улицах, преследовали евреев; здесь, в монастыре, в сердцевине христианства — люди, наученные держать язык за зубами, в то время как Гитлер совершает одно злодеяние за другим.
В монастыре пахло воском и ладаном. На некоторых стенах висели нарисованные маслом картины с изображениями святых. В целом монастырь казался примером воздержанности и чистоты, каких мне до сих пор не доводилось никогда встречать. Миновав длинный коридор с кафельным полом, мы поднялись по лестнице в комнату с шестью или восемью узкими кроватями, застланными белыми простынями.
Я пытался успокоиться. Не полагайся ни на кого, предостерегала меня мама. Мир полон опасностей. Я должен остаться здесь и ждать дальнейших указаний, но я не имел представления, когда это будет.
— Не нужно беспокоиться, — улыбнулся брат Иоханнес.
Лежа на кровати в ожидании ужина, я увидел в коридоре монахов. Одни тихо бормотали молитвы, другие выполняли необходимые работы. Им не было дела до меня. Само собой понятно — я здесь не для того, чтобы со мной беседовали, а только для того, чтобы дождаться новостей.
Перед ужином прочли простую застольную молитву. Я, как и другие, склонил голову, но слова не произносил. Мы съели суп, овощи, молоко и кусок хлеба. Еда была вкусна, как манна небесная. За столом не было никаких разговоров, и после еды все молча встали из-за стола. Всю ночь шел дождь, капли мелодично стучали в окно рядом с моей кроватью, и я глубоко проспал до утра.