Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе
Шрифт:
— Не забывай меня! — сказала тетя.
— Никогда.
В этот же день после обеда мы прибыли в Тур и пошли в ресторан, чтобы найти человека, сидящего за столиком на открытом воздухе и читающего газету. Мы быстро нашли ресторан, но снаружи не было никого, так как было слишком холодно. Мы вошли внутрь и увидели нескольких посетителей. Светловолосый конопатый мужчина трудился над кроссвордом в газете. Он был в рабочей одежде и курил трубку.
— Нас прислал Амело, — сказал я.
— Ладно, — ответил он, не выказав особого интереса,
Мы шли минут десять по направлению к окраинам города, пока не добрались до двухэтажного фермерского дома у проселочной дороги.
— Утром, — сказал мужчина, — очень рано, мы пойдем вдоль реки Луары. На юг.
Вечером за ужином мы слушали радио «Свободная Франция». Адмирал Жан Луи Дарлан призывал французов: «Сражайтесь на стороне американцев и союзников». Пока бушевали бои в Северной Африке, его слова звучали как сигнал горна для нации, расколотой в своей преданности; это возродило нашу веру в завтрашний поход.
Еще не рассвело, когда мы двинулись в путь к реке Луаре и добрались до нее минут за двадцать. Утром было холодно и пасмурно. Густой туман лежал на реке, и было легче незаметно пересечь ее на маленькой весельной лодке. Не прошло и получаса, как мы пристали к пологому берегу. «Свободная» зона. Здесь наши фальшивые документы могут помочь нам пережить войну в безопасности и неком подобии душевного равновесия, в случае если наш подлог не будет раскрыт.
Наш провожатый пояснил нам, как дойти до близлежащей автобусной остановки возле города Жуэ. Мы смотрели ему вслед, как он греб, пересекая назад реку Луару, пока через несколько метров его не поглотил туман.
Манфред хотел добраться до департамента Дордонь, где жил его брат. Я собрался в Баньер. До Лиможа мы могли оставаться вместе. Только несколько недель назад я бежал из Баньера, но я не знал, куда мне еще пойти. Кроме Фрайермауеров, Милли Кахен и Спиров, я не знал никого в зоне, подконтрольной режиму Виши, а евреев преследовали везде. Может быть, в Баньере я застану еще Спиров. Я оставил у них кое-какие вещи; возможно, я смогу найти у них убежище на короткое время, пока я решу, куда мне двигаться дальше. Это казалось надежнее, чем Париж, и поближе к Анни.
Через несколько минут мы нашли автобусную остановку. Там стояли дети с учебниками в руках. Моя младшая сестра тоже могла бы ходить в школу. Несколько женщин болтали между собой. Моя мама тоже могла бы быть здесь. Мы стояли среди них, стараясь выглядеть незаметно. Мягкое утреннее солнце развеяло туман. Вдруг подошли два жандарма.
— О боже! — воскликнул Манфред, стараясь скрыть панику.
Я коротко взглянул на него, как бы говоря: «Сохраняй спокойствие». Обычные проверки вблизи демаркационной линии. Но мы удалились уже достаточно далеко оттуда и имели французские документы. Это будет всего лишь наше первое испытание.
— Papiers? — Документы? — произнес один из офицеров.
Они миновали детей, но проверили женщин и нескольких рабочих,
— Смотри-ка, — сказал один из них, посмеиваясь. — Ну можно ли этому верить?! Еще один Дюмон.
Я приказал себе не впадать в панику. Это очень распространенное имя. Вблизи демаркационной линии они наверняка встречали много Дюмонов, Дюпонов, Дювалей.
— Пожалуйста, следуйте за нами.
Чувство поражения пронзило меня ножом. Молча нас доставили в полицейский участок вблизи Жуэ. Там — простые вопросы: ваши настоящие фамилии? В Люксембурге правда привела к успеху. Но не так вышло в Швейцарии. А здесь? Я предъявил свои бельгийские документы. Откуда вы прибыли? Париж. Голос был сухим. Мы не стояли на коленях, не умоляли о пощаде, не целовали руки. Мы решили говорить чистую правду.
— Мы сбежали из поезда, — сказал я.
— А, поезд.
— Из Дранси.
— А, но сейчас вы в свободной Франции.
— Да, — быстро подтвердил я.
Свободная Франция, неоккупированная Франция — не Германия, не Швейцария и не Аушвиц. Необходимо уметь различать. Это не гестапо, а просто французские жандармы под управлением Петена, это — «свободная» Франция.
Но их разговор начал меня беспокоить. Они произносили слова, которые я слышал и раньше. Они сказали, что мы арестованы и наш случай должен рассматриваться обычным служебным порядком. Не переживайте, сказали они. Но я переживал. Они употребили слово «disposition». Они сказали: «Centre d’Acceuil».
Я знал, что означают эти слова: лагерь для интернированных, а затем депортация. Наибольшая вероятность — назад в Дранси, где ожидает смерть. Они держали нас за дураков. Они дали нам laissez-passer, охранный документ, дающий право добраться из одного конкретного пункта в другой без сопровождения полиции.
— Вы должны просто зарегистрироваться, когда прибудете, — сказал жандарм.
— Да-да, — ответили мы, как бы соглашаясь с ним, что это чистая формальность.
Это была часть громадного обмана, разыгрываемого с евреями по всей Европе. Доверьтесь нам, мы ничего вам не сделаем. У них не было людей для сопровождения нас — они хотели, чтобы мы чувствовали себя так комфортно, что не порывались бы сбежать.
Нам дали проездные документы и талоны на еду на два дня. Да, подтвердили мы, мы предъявим эти документы в Centre d’Acceuil. Почему мы должны убегать, когда все вокруг ведут себя так цивилизованно?
Но с первого же мгновения нашей свободы мы с Манфредом бросились спасаться бегством. Мы сели на первый же поезд, идущий дальше на юг. Казалось, мир бешено вращается вокруг оси: мы так много пережили за эти несколько часов, и вот опять очутились в поезде, и снова едем в новом направлении.