Прыжок в темноту

Троицкий Андрей Борисович

Среди этой суматохи Решкин с трудом отыскал Алешку, присев на корточки, расцеловал его, хотел сунуть сыну цветы, но руки ребенка уже были заняты букетом белых гвоздик. Из людского водоворота выплыла Рита, одетая в брючный костюм, за собой она волочила свою вторую половину. Рита то плакала, то улыбалась, поэтому со стороны напоминала тихо помешанную. Валентин Маркович Зубков держался отстранено и высокомерно, подчеркивая, что происходящее лично его касается краем. Кивнув Решкину, он сделал вид, что не заметил его протянутой руки.

Алешка то и дело оглядывался назад, на отца, дергал его за полу пиджака:

– Папа, а Валентин

Маркович говорил, что ты не придешь.

– Как же я мог не придти? – Решкин перекладывал цветы из руки в руку, не зная, что с ними делать. – Глупости. Меня хотели отправить в командировку за границу. В Италию. Уже все документы готовы. А я отказался, потому что у тебя первый звонок.

Решкин говорил громко, перекрикивая музыку, чтобы Рите и Зубкову было слышно, чтобы они осознали, на какие жертвы пошел бывший муж, сделав свой нелегкий выбор между Римом и пыльным школьным двором. Зубков все слышал и ухмылялся, подталкивая Риту ладонью в бок, мол, твой бывший всегда был мастак приврать, но сейчас самого себя переплюнул.

– Вот заливает, – шептал Зубков. – В Италии по нему очень соскучились. Тьфу.

Лешке не стоялось на месте, он вертел головой, оборачивался назад:

– Пап, а тебя еще за границу снова пошлют?

– Конечно, сынок, – кивнул Решкин. – Со дня на день в Англию собираюсь.

– А ты мне велик привезешь?

– Велик я тебе здесь куплю.

– Пап, а Валентин Маркович говорил маме, что ты законченный неудачник.

– Ты все перепутал. Это он про себя говорил. Что он неудачник. И еще обязательно отбросит свои грязные копыта под забором.

Разговоры стихли, когда к краю сцены подошел пегий директор и, смачно высморкавшись в микрофон, начал выступление.

– В этот светлый и радостный день мы собрались здесь, чтобы от имени вас, то есть нас… Нашего дружного сплоченного педагогического коллектива поприветствовать первоклашек и их родителей. Сегодняшний день станет для всех нас и, разумеется, вас незабываемым событием, потому что вы, то есть мы…

Колчин стоял в стороне у забора, курил и в пол-уха слушал, как директор путается в словах. Наверное, он преподает словесность, а свободное время посвящает собирательству спичечных коробков. К счастью, эта белиберда быстро закончилась, но место у микрофона уже занял представитель муниципалитета. Время поджимало, поэтому чиновнику пришлось ограничиться набором общих фраз, еще раз поздравить и пожелать. Снова заиграла музыка. Родители захлопали в ладоши. Старшеклассник посадил на плечо девчушку с бантом, которая потрясла в воздухе звонком. Дети отправились на первый урок, а толпа на заднем дворе почему-то долго не рассасывалась. В общей сумятице Решкину удалось всучить свой букет взволнованному директору.

Вынырнув из толпы, он жестами подозвал Колчина.

– Пожалуйста, постойте у машины, – прошептал он. – Ритка со своим хмырем будут мимо проходить. Пусть увидят.

Действительно, через минуту Зубков и Рита вышли через ворота заднего двора на стоянку. Они остановились и наблюдали, как Решкин вальяжно подошел к шикарной американской машине. Рослый водитель, одетый по последней моде, распахнул перед ним заднюю дверцу.

– Пожалуйста, – громко сказал Колчин. – Осторожно на ступеньке.

– Олег, Олег, – крикнула Рита.

Решкин, уже поставивший ногу на подножку, собирался опустить зад на диван, но тут, услышав свое имя, спрыгнул на землю. Рита остановилась на

расстоянии шага. Зубков, кусая губу, топтался за ее спиной.

– А ты изменился, – сказала Рита. – Так изменился, что сам на себя не похож. Даже не ожидала, что ты придешь.

– Я вообще-то в Италию собирался, – Решкин врал по второму кругу, но итальянская идея почему-то так захватила воображение, что уже не отпускала. – Италия моя слабость. А вот теперь придется в Англию переться. К этой стране лично у меня симпатий мало.

Обалдевшая Ритка слушала, открыв рот.

– Где же ты работаешь? – спросила она.

– В одной серьезной фирме, то есть в крупном банке, – с достоинством ответил Решкин.

Он вытащил темные очки и нацепил их на нос.

– Господи, в банке…

– Я не люблю говорить о своей работе на людях. Тем более в присутствии всяких там сомнительных типов.

Он выразительно покосился на Зубкова. Ресторатор поежился под этим взглядом и только сейчас, хорошенько присмотревшись, заметил шикарный костюм Решкина, дорогие ботинки и часы. Особое совершенно неизгладимое впечатление на него произвел вышколенный водитель, под пиджаком которого угадывалась подплечная кобура и торчавшая из нее рукоятка пистолета. И, разумеется, огромный черный джип, укомплектованный всеми возможными и невозможными наворотами, джип, который, возможно, стоит дороже, чем весь жалкий бизнес Зубкова. Физиономия помимо воли хозяина сделалась плаксивой, в глазах вспыхнули желтые подхалимские огоньки.

Зубков шагнул вперед, завладев рукой Решкина, с чувством потряс ее. И, неожиданно для себя, пригласил того в гости.

– Конечно, если выберете время, – добавил Зубков, склонив голову на бок. – Если выберете. Очень будем ждать. Очень. В нашем доме вам всегда рады. Всегда.

Он подхватил Риту, посадил ее в свою корейскую таратайку, провонявшую бензином, повздыхал и увез от греха подальше.

***

Вернувшись на казенную квартиру, Колчин достал из портфеля фотокарточку, протянул ее Решкину.

– Этот снимок похитители сделали двадцать пятого августа. Передали дяде Сальникова, чтобы старик убедился, что племянник жив. Посмотри внимательно. Может, в твою бедовую голову придет хоть одна светлая мысль.

Решкин, еще не остывший после проводов сына в школу, встречи с бывшей женой и Зубковым, был сосредоточен на собственных переживаниях и не сразу понял, что от него требуется. Взяв карточку, прищурился, поднес ее близко к глазам, затем полез в ящик серванта, достал увеличительное стекло и, присев к столу, долго разглядывал изображение через лупу. Наконец вынес свой вердикт:

– Тут хрен чего поймешь. Видно, что Максим бледный, как смерть. Он давно не мылся, его кормят не каждый день. Он потерял килограммов десять живого веса. И, кажется, подхватил какую-то кожную болезнь. Кожа между пальцев покраснела и шелушится. И его жена выглядит не лучше подвальной бомжихи.

– Что-нибудь еще? – Колчин присел к столу.

– Что именно вас интересует? И какая светлая мысль должна придти мне в голову? Скажите прямо.

– Возможно, ты заметил что-то необычное.

– Вот что я заметил: они не протянут в этом подвале и пары недель. Это точно. И, кажется, похитители не хотят оставлять их в живых. Это написано на лице Сальникова. Он старается улыбаться, но в глазах полная безнадега. Он уже понял, что к чему. Понял, что шансов нет.