Псайкер. Путь изгоя
Шрифт:
Еретики поняли, что широкие, огромные улицы белоснежной Атоллы стали для них ловушкой. Последние защитники столицы атаковали буквально отовсюду, нередко даже маневрируя, атакуя по флангам или даже заходя в тыл. Открывались секретные проходы, активировалась заранее подготовленная взрывчатка. На каждого убитого солдата Императора приходилось не меньше четырнадцати сраженных предателей. Накопленную в Атолле мощь познали на себе даже Титаны: один из них полностью истощил свой щит, и теперь держался исключительно на прочности своей брони. Его принцепс умолял отдать приказ отступать, дабы не губить,
Каждый второй из обороняющихся потерял кого-то или что-то по вине захватчиков, так что отовсюду раздавались выкрики о мести и справедливой каре. Кто-то мстил за уничтоженный дом, другие за убитую семью, третьи – за убитых товарищей. Столь сильна, так долго копилась эта боль и ненависть в сердцах простых людей, что теперь у неё был только один выход: в полной мере обрушиться на того, кто её принёс. Защитники Атоллы ничуть не щадили себя, порой бросаясь в откровенно суицидальные атаки. Раненные просили их не спасать, но дать им в руки оружие или опоясать их тела гранатами. Даже сила Астартес едва помогала предателям продвигаться: простые солдаты, в праведном гневе своем, не отступали даже перед Дробящими Черепа, элитой Андроатоса, его терминаторами. Почти с десяток их тел лежали на охваченных огнём улицах столицы, кровь текла рекой.
Никто не собирался сдаваться. Атолла давала свой последний в этой войне бой.
С невысоких стен монастыря открывался прекрасный вид почти на всю долину; лишь местами обзор закрывал редко встречающийся, но довольно густой хвойный лес. Огромная горная гряда, тянувшаяся с севера на юг, местами извилистая, словно змея, закрывала дорогу на столицу с запада, хотя серапийцы всё равно пользовались местными хорошо укрепленными перевалочными пунктами. Далеко внизу виднелось несколько деревень, над которыми порой возвышались здания Адептус и небольшие мануфакторумы. Все на Сераписе служило войне и делу обороны планеты-крепости.
Однако сейчас на заснеженной тропе, ведущей вниз и занесенной снегом, обычно мирной и тихой, двигались противоестественные, отвратительные механизмы чужаков, парящие над самой землей. Сестра Алерия, палатина, командующая скромным контингентом сестер битвы, защитниц храма святого Себастьяна Тора, сжимала от ярости кулаки, облаченные в керамитовые наручи. Сначала ей пришлось бессильно наблюдать, как чужие грабят деревни снизу, а сейчас – на их неумолимое приближение. Мерзких, остроносых машин, легко преодолевающих заснеженную вершину, было много, а врагов на них ещё больше. Палатине хватило всего одного опытного взгляда, чтобы понять, что грядущий их бой уже проигран.
– Наши машины давно включены, – повернулась она к отцу Антонио, настоящему командиру их скромной обороны. Настоятель стоял твердо, казалось, бросая вызов суровому ветру, неизбежно дующему в горах. – Прикажите включить их. Гражданских, дочерей и сыновей Императора ещё можно успеть вывезти. Правда не уверена, что они далеко уедут, но…
Глава храма наблюдал за стремительным приближением друкхари почти не мигая. В какой-то момент Алерии показалось, что от суровой ярости, кипящей в его взгляде, в каждом его мускуле, он помолодел лет на пятнадцать. Сейчас он вновь
– Я знаю этих ксеносов, моя дорогая палатина, знаю их богохульную натуру. Знаю так же, на что они способны… Нет, нашей пастве не убежать. Прикажите всем закрыться в катакомбах, немедленно! Запечатать дверь в бункер!
Ракар, поспешивший убежать, дабы передать приказ своего господина, успел уловить его едва заметное движение бровью. Значит, всё же сбылись самые потаённые страхи старика…
– Но святой отец, вы уверены? – настаивала Алерия. – Наши «Носороги» довольно быстроходны, и к тому же вооружены. Они могут дать отпор…
–Им некуда бежать…моя дорогая палатина. Атолла в огне. Серапис почти пал. Но это ксеноское отродье не получит моих людей. К бою!
Палатина не стала спорить, хотя её все ещё одолевали некоторые сомнения. Неужели преподобный надеется на прочность бункерной двери? Да, она прочна, но от чужаков можно ожидать чего угодно… А может, там есть некий тайный ход? В любом случае, готовя своих сестёр к бою, Алерия мыслями уже была в Свете Императора.
Палатина обернулась к своим бойцам, воздела свободную руку. Все девятнадцать боевых её сестёр преклонили колена во внутреннем дворе, в один голос начали читать боевую молитву. Над всем эти мрачным торжеством, перекрикивая ветер, в разгар мягкого снегопада возвышался голос Алерии, направляющий Дочерей Императора на Высоком Готике.
–… именем Владыки Человечества, нашего Отца и Заступника, - закончила палатина Низким Готиком. – Пора принять бой, сёстры! Мы защищаем святую обитель, детей и паству Его, у нас нет права отступить, нет права на сомнения и страх! В бой! В бой, сёстры мои! Именем Его и во славу Его!..
Поднимающихся на стену чужаков встретил плотный огонь святой троицы: мельта-пушек, огнеметов и болтеров, однако высокие, изящные ксеносы в пластинчатых доспехах, украшенных шипами, играючи уворачивались почти от каждого выстрела. Такая проворность невольно поражала.
Серафина Жеста сменила две обоймы, однако попала лишь в троих, прежде чем чужие всё же сократили дистанцию. Казалось, будто они играли со своим противником, смеялись ему в лицо. Засверкали пурпурные огни, длинные лучи, разрезающие всё и вся. Три сестры рядом с Серафиной упали мёртвыми; даже благословленные силовые доспехи не спасали от оружия чужаков. Скрипя сердце, сестра-супериор, близкая подруга Алерии, принялась стрелять ещё активнее, посылая вместе с масс-реактивными снарядами ещё и проклятия.
Однако отважные воительницы, единственные защитницы монастыря, неизбежно гибли одна за другой, порой в страшной агонии. Серафина видела, как ксеносы не спешили добивать поверженных противников, как останавливались над ними, слышала их громкий, насмешливый смех. Одну из раненных сестёр, ползущей на животе, проклятый чужак поднял за светлые волосы и с пронзительным хохотом перерезал защищённое горжетом горло. Супериор не боялась смерти, но от вида подобной жестокости, вызванной доминирующим, откровенно насмешливым положением, на глазах женщины навернулись слёзы. Разве так должны гибнуть Его дочери, Его воины?