Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Тхионго Нгуги Ва

— Мама очень довольна твоей работой, — сказала Мумби.

— Пустяки.

— Совсем не пустяки!

— Работа нетрудная, одно удовольствие!

— И это тоже не пустяк! — рассмеялась она, и на щеках у нее появились ямочки. Ее переливчатый смех отозвался в нем сладкой дрожью. — Завидую я тебе. Хорошо быть плотником, делать нужные и красивые вещи.

— Ты умеешь вязать.

— Тоже сравнил! Я видела тебя за работой, и мне казалось, что ты говоришь со своими инструментами, как с живыми.

— Давай побродим по лесу, — предложил Гиконьо. Голос едва не подвел его.

Тропинка привела их на лужайку. Зеленая трава доходила до пояса. Гиконьо остановился и, подчиняясь неведомой силе, влекущей их друг к другу,

повернулся к Мумби, взял ее за руки.

— Мумби, Мумби!..

Она прильнула к его груди. Лес притих, слушая, как стучат их сердца. Трепетная дрожь охватила Мумби, и кровь Гиконьо закипела радостью и страхом. Медленно опустились они на землю, и высокая трава кигомбе сомкнулась над ними. Мумби прерывисто дышала, молча и покорно подчиняясь его рукам. Ничего не сознавая, словно следуя таинственному велению леса, Гиконьо сорвал с нее одежду, и ее тело засверкало в солнечных бликах. В глазах ее были нежность и необузданность, кротость и вызов. Гиконьо тронул ее волосы, провел рукой по груди. Она не сопротивлялась, отдаваясь его ласкам. Она прижалась к нему, их дыхание слилось, и земля закружилась и замерла под ними.

Ни толпа на платформе, ни поезд не радовали Каранджу. Он вдруг почувствовал усталость и голод. Мечты, охватывавшие его, когда рядом была Мумби, исчезли. Тщетно его глаза искали ее в бурлящей толпе.

Как и обычно, девушки оделись наряднее парней. По платьям можно было определить, кто с какого холма. В Ндейе и на дальних холмах считались модными ярко-голубые, зеленые и желтые ситцевые платья, открывавшие левое плечо, а на правом схваченные сложным узлом в виде цветка. Узенькие пояски едва не лопались на широких талиях, а концы их болтались из стороны в сторону, когда девушки прогуливались по платформе. Девушки из Табаи, Кихинго и Нгеки носили полотняные платья — года два-три назад такие были в моде в Найроби.

А юноши были все больше в старье, которым торговали в рунгейских лавчонках. Штаны мешком, на коленях дыры, потертые пиджаки с чужого плеча. Но все это нисколько не смущало парней, важно расхаживающих по перрону.

Каранджа стоял в стороне от этой колышущейся массы. Он не мог прийти в себя от горького изумления. Вот уж кого он никогда не принимал всерьез, Гиконьо, болван, туповатый, к девушкам и подступиться не умеет. А поди ж ты, эта скотина, а не он, Каранджа, сейчас с Мумби в лесу. Его душила ревность и бессильная злоба. А Мумби тоже хороша, обвела его вокруг пальца! Он весь взмок, пока бежал, — для нее старался. А она осталась в лесу с Гиконьо. Может, сбегать отыскать их, опозорить Мумби при всем народе, пусть у него в ногах поваляется?.. Он направился к выходу, просто так, без всякого плана, не зная, как именно поступит, но остановился, размышляя, бежать ему или идти шагом, словно от этого все зависело. А что, если он найдет ее в объятиях Гиконьо? Нет, этого и в мыслях допустить невозможно! Каранджа зло выругался, но жуткая картина не шла из головы. «Кто угодно, только не этот плотник!» — вздрогнув, взмолился Каранджа. Нет, в самом деле, надо же вообразить такое!.. Скорее небо упадет на землю, разверзнется бездна и начнется светопреставление. Он старался сдержать дрожь, уговаривал себя, что между Мумби и Гиконьо ничего и быть не может. Он уцепился за эту мысль, как утопающий за соломинку. И сам хорош — до сих пор не объяснился с Мумби!.. На губах Каранджи появилась обычная самоуверенная улыбка, но беспокойство не покидало его.

Он направился к группе парней, сгрудившихся вокруг Кихики. Мимо прохаживались пары, и вид беззаботно веселящихся людей снова напомнил Карандже о Мумби.

Резкий гудок, поезд тронулся. У Каранджи все поплыло перед глазами. Гудок точно вспорол ему кожу, а колеса с лязгом переехали его. Поезд уже скрылся из виду, а наваждение не проходило. Каранджа стоял на краю перрона, бессмысленно глядя вслед поезду. Потом он

готов был поклясться, что ему все это не показалось, а было на самом деле; рельсы, толпа на платформе, рунгейские лавчонки, долина — все пошло кругом, быстрее, быстрее, а потом вдруг резко остановилось. Люди смолкли. Никто не шелохнулся, не издал ни звука. И вот все снова пришло в движение. Люди в страхе кинулись врассыпную. Казалось, земля вот-вот разверзнется у них под ногами. Мужчины сбивали с ног женщин, матери побросали детей. На платформе остались только беспомощные калеки. Никому не было дела до других, каждый спасал свою душу. Видение было столь явственным, что Карандже даже в голову не пришло усомниться в его реальности. «Надо уносить отсюда ноги!» — повторял он себе, но не двигался с места. Чего он ждет? Другие же не постеснялись удрать, побросав детей, стариков и увечных…

Кто-то успел подхватить Каранджу, прежде чем он рухнул на каменистую насыпь.

— Что с тобой, парень? Хватил лишнего?

— Не… не знаю, — ответил Каранджа, словно очнувшись от бредового сна и протирая кулаком глава. — Голова закружилась.

— Солнце напекло. Это бывает. Пойди-ка сядь в тень, и все пройдет.

— Да мне уже лучше, — натянуто улыбнулся Каранджа и поплелся к приятелям, толпившимся вокруг Кихики. Никто из них не заметил, что с ним произошло. Когда он подошел, Кихика горячо говорил о Христе.

— …Борьба за свободу не увенчается успехом, пока не явится такой, как он. Как было в Индии? Махатма Ганди добился освобождения народа ценою собственной жизни.

Каранджа, еще не совсем пришедший в себя, внезапно рассвирепел.

— Сейчас ты говоришь одно, через час — другое. Утром ты толковал, что Христос ничего не добился, а теперь утверждаешь, что нам нужен такой человек. Может, ты записался в секту «возрожденцев»?

Недоверие, да еще высказанное столь пренебрежительно, задело Кихику. Он даже растерялся, не понимая, чем вызван этот внезапный наскок, Слушатели навострили уши: виданное ли дело, чтобы Кихика смутился! Но тот уже справился с собой.

— Да, я действительно так сказал, потому что с его смертью ничего не изменилось, народ не сплотился вокруг креста, на котором его распяли. У каждого угнетенного народа свой крест. Древние иудеи не захотели нести его, и их раскидало по миру, как пыль по ветру. Смерть Христа не облегчила участи детей израилевых… Кения нуждается в переменах, это потребует жертв. Прежде всего нужно объединить народ. Один за всех, все за одного! Нужно дать клятву верности друг другу, и тогда нам удастся изменить судьбы Кении…

Разговор о политике прекратился сам собою, когда к молодым людям подошли Нжери, Бамбуку и еще несколько девушек. С лиц юношей исчезла сосредоточенность, уступив место улыбкам. Но слова Кихики многим запали в душу.

Только Каранджа и Кихика сохраняли серьезность, хотя и по разным причинам. Весь путь до леса оба прошли молча и старались не глядеть друг на друга.

В лесу Кинеиье было тихо и прохладно. Веселая гурьба хлынула на поляну. Лес ожил, наполнился смехом и звонкими голосами. Кто-то сунул Карандже гитару. «Играй!» — хором потребовали девушки. Каранджа признавал только свой инструмент, но тут и чужая гитара зазвучала в его руках. Остальные сразу же пустились в пляс. Первые несколько мелодий музыканту полагалось исполнять бесплатно.

Кихика кружился в паре с Бамбуку. Разгоряченная звучными аккордами, она прижалась к нему, откинув назад голову, и глаза у нее блестели. Кихика чувствовал, как вздымается ее высокая грудь, и стычка с Каранджей потускнела в памяти, показалась смешной и незначительной. А Каранджа глядел на них и думал о Мумби. Он вспоминал, как играл для нее одной. И сегодня он так хотел, чтобы она услышала его игру! Сердце колотилось, пальцы трепетно бегали по струнам. Пусть его зов полетит над лесом, достигнет деревни, пусть услышит его Мумби.