Пшеничное зерно. Распятый дьявол
Шрифт:
— Знаешь, я вдруг вспомнила, как Руфь подбирала колосья в поле…
— Ты попадешь в рай. Всю Библию знаешь наизусть…
— Не смейся, — продолжала она, нахмурив лоб. — Как ты думаешь, останется все таким же? Я говорю о земле…
— Не знаю, Мумби. — Ему передалось ее восторженное настроение. — Есть одна песня…
— Какая? Спой.
— Наверное, ты ее слышала. Кажется, ее принес Кихика. Я запомнил только припев:.
Гикуйю и Мумби, ГикуйюИ Мумби нарушила торжественность момента, рассмеялась.
— В чем дело?
— Ах, плотник, плотник! Выходит, ты догадался, зачем я пришла.
— Нет, откуда же! — растерянно отозвался он.
— Так ведь в песне про все сказано: и про меня и про огонь, что все сжигает. У моей панги рукоятка обгорела.
Вернулась Вангари, ходившая на реку за водой. Она обрадовалась Мумби, и девушка улыбнулась ей.
— Лучше бы тебе родить дочку вместо этого лентяя, — сказала она. — За водой сходить не может!
— О горе мое, — шутливо подхватила Вангари. — Да бог с ним. Много ли старухе надо? А этому ленивцу и подавно, он и моется-то в полгода раз, только чтоб за водой не ходить.
— Мама! Да после таких слов девушки станут от меня бегать.
— Выпьешь чаю, Мумби?
— Нет, спасибо. — Девушка заторопилась. — Мне надо домой успеть засветло.
Она нагнулась к своей корзине и вынула из нее пангу с обгоревшей ручкой.
— Вот, Гиконьо, видишь? Оставили ее у очага. Сделаешь новую? Мама просила побыстрее: поле надо полоть, а другой панги в доме нет.
Гиконьо взял нож, повертел в руках.
— Сколько будет стоить? — спросила Мумби.
— Пустяки, о чем говорить…
— Даром ничего никому не достается…
— Я ведь не индийский лавочник, — нахмурясь, начал он, но в это время перед ними выросли Каранджа, Кихика, Гитого и еще какой-то парень. Они часто наведывались в мастерскую Гиконьо, чтобы поболтать на свободе.
— О мать мужчин, принимай гостей! — крикнул Каранджа. — Разливай чай!
— Какой быстрый, — донесся из хижины голос Вангари. — Потерпи, вода еще не вскипела.
Мумби что-то объяснила на пальцах немому Гитого и заторопилась домой. Ее уговаривали остаться, по она не соглашалась.
— Я провожу тебя, Мумби, — вызвался Каранджа.
— «Пойдем, мой прекрасный», — пропела Мумби в ответ, и они скрылись в темноте.
— Заходите в хижину, — сказал Гиконьо упавшим голосом. Он завидовал самоуверенному и непринужденному Карандже, его смелости в обращении с девушками. «Каранджа играет для нее на гитаре…» — эта мысль неотступно терзала его.
Каранджа вернулся, и все обратили внимание, что он сник и погрустнел.
— Парень, уж не влюбился ли ты в эту девчонку?
Все рассмеялись, и Каранджа тоже. Только Гиконьо сидел мрачный, не улыбнулся.
Наутро, едва рассвело, Гиконьо принялся за рукоятку для панги. Он выбирал подходящий кусок дерева, а на сердце было легко
Он сделал рукоятку из дерева подо. Нужно выточить две половинки совершенно одинаковой формы. Потом просверлить отверстия — осторожно, чтобы не получилось трещин. Из-под сверла на верстак сыпались опилки. Вот и готово! Из толстой проволоки Гиконьо нарезал заклепки. Сложил половинки рукоятки вместе, молотком расплющил торчащие концы заклепок. Молоток так и мелькал в воздухе. В душе Гиконьо воцарился мир и уверенность в себе. Он ощущал прилив сил, легкость, свободу и радость бытия. Он сам отнесет заказ в воскресное утро.
Но когда пришло воскресенье, сомнение охватило его. Он нашел изъяны в работе: ручка плохо отполирована и укреплена плохо. Старался, старался, а вышла самая обычная рукоятка. Такую любой сделает. И древесина никудышная. Сразу натрет руку. Ну и пусть. Что ему за дело до того, понравится ли его работа Мумби! Не угодит — не его вина. Сделал как мог, не нравится — пусть сама попробует или Каранджу попросит. А лучше всего, чтобы ее не оказалось дома.
Но, уже ступив на узкую тропу, бегущую сквозь кустарник к усадьбе Мбугуа, он испугался — а вдруг и в самом деле не застанет ее? Работа потеряет всякий смысл, если он не услышит похвалы из уст Мумби.
Мумби сидела на скамье у порога материнской хижины. Гиконьо приблизился к ней с напускной беспечностью.
— Матушка дома? — небрежно спросил он, не замечая, что нетерпеливо переминается с ноги на ногу — так ему хотелось показать Мумби свою работу.
— А зачем тебе мама? Или ты забыл, что она замужем? — В ее глазах прыгали озорные искорки.
Гиконьо пропустил насмешку мимо ушей и постарался принять еще более серьезный и независимый вид.
— Садись, — предложила Мумби и встала, уступая ему место. И вдруг заметила пангу. Подбежав, она выхватила нож у него из рук и застыла, залюбовавшись работой. Потом, пританцовывая, юркнула в хижину:
— Мама! Мама! Посмотри!
Теплая, сладкая волна затопила сердце Гиконьо. Он даже прослезился от радости. Не зря, значит, старался. Да за одну ее улыбку, за один взгляд он готов всему Табаи мастерить стулья, столы, полки, чипить прохудившиеся крыши! Бесплатно! Пусть он не разбогатеет, пусть умрет бедняком, лишь бы у него была Мумби…
Он стоял в сладостном забытьи, упиваясь волшебными грезами.
Но некстати явились Кихика с Каранджей. Гиконьо зло насупился. Теперь Мумби будет не до него. Пришлось вступить в общую беседу, которая скоро перешла на политику, на собирающуюся над страной бурю.