Пси-фактор
Шрифт:
* * *
— Как прошёл твой первый день, все сделал? — поинтересовался Ирраиль, скользнув взглядом по Вито.
Парень сидел напротив него за столом. Голова высоко поднята, спина ровная, ни одного лишнего движения. На фоне одноглазого гиганта он казался слишком тонким и хрупким, почти прозрачным, словно младенец. Если отступить от всех условностей, состояние его жизненных систем действительно было именно младенческим. Впереди его ждут десятки вакцин, неучтенные при моделировании тела пищевые непереносимости и аллергии. Возможно, будут необходимы доработки по органам чувств и по гормональный системе. Но все это Ирраиль собирался сделать позже, а ещё лучше, в случае острой необходимости.
Голиаф, согнувшись в три погибели,
— Зарегистрировался, — тихо и размеренно ответил Вито, отрывая взгляд от циклопа и теперь неспешно изучая лицо своего отца, — получил идентификатор личности, заполнил много анкет и прошёл парочку устных собеседований.
Ирраиль мешал ложкой похлебку, слушая приятный голос парня. Информационные системы империи работали как часы. Если базы данных до сих пор синхронизируют с секретарями его величества, то данные Вито уже лежат на столе Фердинанда. Более того, скорее всего, на заказчика и исполнителя уже собирают информацию.
— Это все? — поинтересовался старик, принимаясь за поглощение безвкусного варева. Вито и сам приступил к еде, следуя его примеру.
— Я познакомился с девушкой. Она назвала себя Милки Вей, — задумчиво ответил Вито, вспоминая утро. — Был в подземном саду с розовым освещением, на плантациях, видел, как выращивают мясо…
— Эта девушка, Милки Вей, — старик внимательно взглянул на парня. — Она сама подошла, или знакомство было твоей инициативой?
Это не был праздный вопрос. Ирраиль хотел понять, насколько Вито инициативен или, наоборот, покладист.
— Сама, — Вито отложил ложку на стол. Аккуратно заправив за ухо тонкую прядь тёмных волос, внимательно взглянул на мастера. — Это был хороший опыт.
— Что ж, это радует, — удовлетворённо кивнул Ирраиль и вернулся к еде. — Ешь. Через час проведём диагностику, а вечером отправимся на поверхность.
— На поверхность? — переспросил Вито. Его голову тут же наполнили десятки липовых воспоминаний, казалось, он на миг даже объял целый спектр запахов и ощущений.
— В Леополис, — пояснил Ирраиль. — Нас ждёт интересная работа.
Глава 26
Вечер всегда наступает неумолимо. Ставит точку в произошедшем и пускает в этот мир сумерки. Закрывает замок в очередной книге, определяя ее на полку истории. Там за облачными палитрами небосвода запирается очередной день, проигравший в карты все, чем обладал. Туда уходят беды и надежды, свет, страх, свобода… бесконечная борьба за жизнь, беспрерывное творение смерти. Взамен бескрайняя ночь открывает перед измученным взором вселенские просторы, показывает, насколько мал человек в ее огромном, бездонном мире. Она, словно старая умелая шаманка, манит к себе в безмятежную черно-синюю глубину, наполненную миллиардами мерцающих звезд. Манит, чтобы наполнить разум дикими образами снов, чтобы одурманить, вдохнуть безмятежность или ужас, поиграть с чувствами, напомнить обо всем, что было, и обо всем, что может случиться… чтобы пробудить и окунуть лицом в реальность, и растоптать, словно букашку, превратить душу в кровавое пятно, ничем не отличающееся от обычного следа краски, мусора на мостовой… В ночном небе можно утонуть, словно в озере, затеряться мыслями и мечтами. Прохладный ветер будет баюкать, пение птиц и цикад — одурманивать, покуда четыре стены собственного дома не укроют от внешнего мира, как убежище от врага. И тогда не будет ни птиц, ни цикад, ни бесконечного звездного неба… тихая, уверенная жизнь без ненужной свободы…
Из дневника Марты Лэйн 115 год от Перелома
Деревья плотной рощей тянулись к небу. Мягкая трава приятно прогибалась под подошвами, а дикие звери проносились мимо, нисколько не боясь человека.
Но стоило столкнуться с иной формой мировоззрения, прочувствовать угрозу его существованию, как все вокруг наполнилось противоречием. Казалось, чужое отношение к жизни схватило его за горло и душит, не дает дышать и думать, раз за разом возвращая мыслями в события прошедших суток. Кирк не раз видел смерть. Он знал, что такое взорванный ошейник, и понимал, что такое не случается без причины. Этот предмет защищал всех и вся от опасности, которую нес в этот мир каждый генно-модифицированный. Но, Кирк никогда не думал, что может быть иначе. Что можно убивать просто так, за наличие ошейника или иного генома, за другие взглядов на жизнь. Кому-то, оказывается, нравится жить иначе. Нравится выслеживать, убивать, заводить врагов и сталкивать их друг с другом ради минутной забавы и прогнозируемой выгоды. Кому-то нравится притворяться и подстраиваться, пряча внутри волчий нрав. Кому-то приходится работать зверем, заталкивая поглубже заячью душу. Человеческая масса, доселе казавшаяся однородной инертной субстанцией, вдруг предстала клоакой, кишащей заразой. Природа, которую с таким упорством восстанавливали, оказалось, приютила врагов системы. Что это, как не насмешка самой Вселенной? Мысли крутились в этом сумбуре уже который час. Злость медленно закипала. Кирк упорно ее давил, пытаясь найти хоть какие-то аргументы для спокойствия. Увы, единственным адекватным оказался совершенно аморальный — ему захотелось увидеть, как неизвестного врага растащат на запчасти муравьи. Как говорили древние, зуб за зуб — или палец за палец. Генетические коды тех архаичных нелюдей явно смогли бы послужить прогрессивному обществу. Мысли и мир наполнились красным.
Солнце садилось, подсвечивая облака всеми оттенками алого. Огромные деревья царапали верхушками низкие кровавые облака. Последние солнечные лучи очерчивали лес красными светящимися столпами, искрились на пылинках, углубляли тени. А потом резко стало холоднее. Облака потемнели и налились чернотой. Влажный ветер ударил по щекам, рассказывая по секрету, что совсем рядом пошел дождь.
— Привал, — скомандовал Кирк, сбрасывая свой перегруженный рюкзак наземь. — Берг, каково состояние батарей?
Его голос звучал глухо, тая в себе все сдерживаемое внутри раздражение. Взгляд скользнул по застывшей рядом Марте Лэйн. Шлем, снятый с умершего незнакомца, скрывал ее лицо, не давая даже отдаленного намека на то, в каком настроении эта женщина.
— Заряда должно хватить на двенадцать часов, — тихо проинформировал врач, сверяясь с показателями своего импланта. В отличие от Кирка Лаена, свои рюкзаки он опустил на землю осторожно, словно те были полны хрусталя. Порывшись в одном из них, извлек сух паек и, не раздумывая, распечатал.
— Должны успеть, — решил Кирк, отворачиваясь от Марты и поднимая взгляд к небу, — отдыхаем два часа. Юл на страже, разбуди меня через час.
Кович молча кивнул и, покосившись на застывшую рядом Лэйн, наконец сбросил с плеч свою ношу — разобранный экзоскелет. В отличие от Берга Лаена, он решил начать с воды, а не сух пайка. Опустившись на сырую землю, Юл жадно припал к фляге и буквально ополовинил ее в пару глотков.
Марта же не шелохнулась. Она вслушивалась в свои ощущения. Для неё мир молчал. Шлем не позволял услышать чужие мысли, внешние звуки казались чуть приглушенными. Это напоминало жизнь в Кальтэное, где её личная Вселенная сузилась до четырёх стен белоснежной палаты.