Псих. Дилогия
Шрифт:
Я провалялся в лазарете все три недели, что оставались до прилёта транспорта. Свидания мне, конечно, больше не дали; впрочем, по строгому режиму свидания и положены были не чаще раза в месяц, так что беднягам полицейским и сильно врать-то не пришлось. Никаких адвокатов тоже не объявилось; не знаю, консультировалась мама с кем-нибудь или нет, но если и да, видимо, юрист с моим раскладом согласился.
Я был этому рад. Я не всегда в жизни поступал должным образом, но вот чего никогда не смог бы себе простить -
Врач в лазарете сказал мне на прощание:
– У тебя, парень, небось, девять жизней, как у кошки, но гляди: большую половину ты уже израсходовал.
Добавил:
– До Соммы транспортник полтора месяца ползёт, на борту есть медотсек, так что ничего, по пути долечишься.
И шлёпнул штамп - "здоров" - на сопроводительные документы.
***
Старенький пассажирский бифлай, покряхтывая, словно от болей в натруженной пояснице, и покашливая от натуги, неторопливо вытащил нас на орбиту. Нас - это человек сорок заключённых; я уже знал, что транспортник не идёт прямиком на Сомму, а делает большой круг, собирая осуждённых с разных планет и развозя их по разным "зонам".
Поскольку никаких иллюминаторов ни в бифлае, ни в транспортнике, разумеется, предусмотрено не было, то если бы не небольшие перепады силы тяжести, мы могли бы и не понять, что покинули планету: все те же коридоры и переходы, окрашенные в такие же унылые серые тона; те же тяжёлые массивные двери, открывающиеся с подвизгиванием, а захлопывающиеся с глухим чмокающим звуком; те же стены, стены, стены, бесконечно громоздящиеся между тобой и остальным миром, в существовании которого постепенно начинаешь сомневаться...
Нас сдавали и принимали по описи, как имущество, сверяя данные в сопроводиловках с данными на шейных бирках. Заставили всех раздеться в большом и пустом помещении; гуськом - в санпропускник, на этот раз сухой, без воды, где сказано было задержать дыхание на все время обработки, а обработка длилась минуты три, и все надышались дряни, а потом долго судорожно откашливались; гуськом - на осмотр; гуськом - получать одежду, такие же пижамы, только цвет теперь был апельсиновым.
В длинной комнате, где, рассевшись на лавках вдоль стен, мы бесконечно долго ожидали неизвестно чего, сосед вдруг пихнул меня локтём.
– Слышь, - прошептал он сипловато, - Ты про Врию знаешь что-нибудь?
Я покопался в памяти. В Норе про разные места приходилось слыхать.
– Жарко там. Плантации чаквы.
– А-а. А гайки сильно крутят?
– Вроде, жить можно.
– А-а. Ну, жару я люблю.
Сосед ещё какое-то время похмыкивал, переваривая информацию; потом спросил:
– А у тебя куда билет?
–
– Круто, - он оттопырил губу.
– А ходка какая? Где прежде был?
Я раздражённо дёрнул плечом.
– На малолетке, что ль?
– не понял мой собеседник.
– Брешешь. По первой ходке на Сомму не отправляют.
– Отстань, а, - сказал я досадливо.
– Ну-ну. А знаешь, почему нас тут маринуют?
– Почему?
– Откинувшихся высаживают, - мечтательно проговорил сосед, поднимая глаза к потолку.
И вздохнул.
Пять лет, напомнил я себе. Всего пять лет. Целых пять лет. Нельзя начинать мечтать об этом прямо сейчас. Я смогу вздохнуть - уже с облегчением - когда-нибудь.
Но потом. Потом.
Я захлопнул внутри себя дверцу - за ней остался весь мир, вселенная во всем её многообразии; все люди, с которыми мне доводилось общаться или ещё доведётся, всё, что мне дорого, вся моя жизнь. Я открою её снова - через пять лет.
Сейчас не существует ничего, кроме тюрьмы и зоны. Да. Так правильно.
Но когда-нибудь я её открою.
***
Внешняя дверь визгнула, и вошла троица - двое конвойных и старший смены, старший - с какой-то папкой.
– Аверченко... Аврис...
– начал он зачитывать по списку.
– Вилер... Войт... Габриэль... Дабо...
Названных быстро построили и куда-то увели.
– Это что, так нынче по камерам распределяют, что ли?
– забеспокоился мой сосед.
– Странно как-то.
– Что ещё за хрень?
– загудел встревожено пожилой зек у противоположной стены.
– Дёргают-то не подряд. Моя ксива на "б" озаглавлена, а меня пропустили.
– А ты куда?
– спросил кто-то.
– На Пелл меня.
– И Войта на Пелл.
– Странно...
Мы ждали. Общество тихо волновалось. Общество знало твёрдо: любые изменения в протоколе зеку не к добру.
В следующем списке моя фамилия стояла первой.
Марш по коридорам привел нас к кабинету, на котором красовалась табличка: "Начальник караула".
– Заходить по одному, - скомандовал старший.
– Джалис, пошёл.
Я пошёл.
Начальника караула внутри не оказалось.
Оказался, судя по сияющим полковничьим погонам, сам "гас" - главный администратор этапа, а с ним - другой полковник, уже армейский, с крылатой нашивкой военно-лётных сил и с эмблемкой медицинской службы в петлице.