Психадж

Благов Владимир

— Обмен возможен. Только задумывался ли ты о последствиях такого обмена? Чужое имя, тело, чужие ощущения, мысли, память. Незнакомые тебе «близкие люди», обеспокоенные твоими «странными» воспоминаниями, видениями, привычками. Сможешь ли ты вести двойную жизнь, захочешь ли вообще заявить о своей подлинной сущности? Помнит ли еще тебя твоя жена, верна ли тебе, и если да, то способна ли разглядеть твою душу под маской чужого лица? Если нет, тогда зачем все?

Сергей потупился. Персефоне удалось заставить его засомневаться в правильности своего выбора. И тут инициативу неожиданно перехватил Вениамин:

—

О, златая Персефона, покровительница влюбленных! Подобно Орфею спустился я в Аид, чтобы вернуть жену. Я не певец, и очень жалею об этом, но, может быть, ты сделаешь для меня то, что однажды сделала для Орфея?

— Ты же собирался остаться у нас, а тело свое обещал своему спутнику, разве не так? — удивилась Персефона, и Вениамин недоуменно пожал плечами.

— Да, как-то глупо все вышло, — сокрушенно закивал он головой. — Просто я не знаю, как мне быть дальше. Все так спонтанно получилось… Сергей, простите меня, это ведь я потащил вас в преисподнюю!

— Проехали, — буркнул Сергей и вдруг воскликнул. — Смотрите!

Откуда-то сверху, из-под теряющегося в темноте свода, камнем упала не то птица, не то горгона. Ее оперение металлически блеснуло, медные когти кровожадно нацелились на Вениамина. Еще мгновение, и гарпия, подхватив свою жертву, стала резко подниматься вверх. Боги равнодушно следили за ее полетом. Сергей окаменел от ужаса: на секунду ему показалось, что у гарпии было лицо Ляли.

Глава 5. Самое дорогое

Людмила шла по улице и ревела. Беззвучно, отрешенно, и слезы не унимались. Как будто она хотела выплакать все до последней слезинки. На нее обращали внимание, оглядывались. Она же никого и ничего вокруг не замечала. Куда она шла? Куда глаза глядели. Долго бесцельно стояла на остановке трамвая, не понимая, что она здесь делает и куда собирается ехать. Наконец она поняла, что сейчас ей просто необходимо с кем-нибудь поговорить, излить, как говорится, душу. Веруня, — подруга еще с юности, — жила в пяти минутах езды, и Людмила, не раздумывая более, поехала к ней. Сама три года как вдова, Веруня жила одна в двухкомнатной квартире. Сын, лейтенант-пограничник, служил на Дальнем Востоке, письма писал редко, неохотно. Если бы не работа, говорила Веруня, давно бы свихнулась. А работала она в школе завучем, вдобавок преподавала английский. Свободного времени выдавалось мало, но Веруня не огорчалась, а наоборот — уверяла, что в этом-то и спасенье — как можно меньше думать о личном.

Людмила представила себе образ подруги — стройной энергичной шатенки с безупречной прической, с вечно улыбающимися глазами. В юности Вера была неутомимой выдумщицей, заводилой во всех начинаниях, лидером, находящим выход из любой критической ситуации. Такой она осталась на всю жизнь. Именно поэтому Людмила спешила к Веруне: только она одна сейчас поможет и поддержит.

К счастью, Вера была дома: с утра пекла пироги. Открыла дверь, — нос в муке, — изобразила радостное удивление, кивком головы и энергичным жестом пригласила в комнату, а потом уже удивилась по-настоящему.

— Э, подруга, тебя кто обидел?! Люд, ты что?

Вместо ответа Людмила упала в объятия Веруни и, рыдая, выдохнула:

— Сергей умер.

У Веры глаза полезли на лоб. Не зная, что говорить, что делать, она стояла в прихожей и просто

гладила подругу по голове, успокаивая, как испуганную чем-то дошкольницу. Потом Вера ногой захлопнула дверь, отвела Люду на кухню и усадила на стул.

— Тебе нужно успокоиться и все мне рассказать, — сказала она, быстро сгребая со стола грязную посуду, стирая муку и убирая тесто в пакет. — Ну их на фиг, эти пироги! На вот, выпей минералки, — предложила она, наливая стакан.

Хлюпая носом и прерывисто дыша, Люда стала размазывать по лицу слезы.

— Выпей! — приказала Вера. — А потом мы с тобой умоемся и все-все расскажем.

— Верунь, у тебя водка есть? — успокаиваясь, спросила Люда.

— Нет, милая, спиваться мы не будем. Только минералка.

Людмила послушно выпила стакан воды, потом сходила в ванную, умылась и, вернувшись, села рассказывать.

— Это, значит, ты прямо из больницы — ко мне? — спросила Вера, выслушав подругу.

— Угу, — сопя, кивнула Людмила.

— Дочь знает?

— Я не знаю, как ей сообщить, — вздохнула Люда. — Тем более, собирались сегодня с Сергеем к ним на годовщину свадьбы. Наташка будет ждать.

— Как у нее мужа зовут? — решительно поднялась Вера. — Боря, кажется? Попробую с ним по-мужски поговорить. Как он, тактичный, или не очень?

Люда пожала плечами.

— Ладно, будем надеяться, — проговорила Вера, набирая номер. — Алло! Это Борис? Здравствуйте. Это Вера Васильевна, подруга вашей тещи. Узнали? Нет, мне не Наташу. Мне нужно именно с вами поговорить. Только, пожалуйста, сейчас ничего не говорите, только слушайте. Дело в том, что у Наташи умер отец, но она, конечно, об этом еще не знает. Людмила Ивановна сейчас у меня и, конечно, к вам сегодня она не поедет. Ваша задача: как можно тактичнее, — ведь Наташе нельзя волноваться, — как можно тактичнее ей об этом сообщить. С подходом, конечно, не сейчас, не вдруг… Да, я понимаю, что вы их ждали сегодня… Ну, я надеюсь на вашу мужскую интуицию. Если Наташа захочет поговорить с матерью, звоните мне. Мой телефон у вас есть?.. Должен быть… Так я на вас надеюсь.

Вера повесила трубку, взглянула на подругу. Людмила успокоилась, но взгляд у нее стал потухшим, отрешенным.

— Что ж теперь делать-то? — сама себя спросила она. — Как жить-то теперь?

— Или помни, пока жива, или скорее забудь, — тихо сказала Вера, внимательно наблюдая за выражением лица подруги. — Третьего не дано.

— Верунь, а ты сама-то как, забыла?

Вместо ответа Вера принесла из соседней комнаты квадратную коробку, положила ее на диван и открыла. В коробке оказалась милицейская фуражка, капитанские погоны и книжка стихов Есенина.

— Вот видишь, храню, — проронила Вера. — Никому до сих пор не показывала. Самое дорогое. Пока жив был, — для мужа, а теперь — для меня. У Николая на первом месте всегда была работа, мечтал он о майорском звании, а дома любил почитать перед сном. Долго думала, что же такое оставить как память, и вот выбрала… Я даже первое время, — Вера усмехнулась. — Ты не поверишь, фуражку нюхала. Запах мужнин вспоминала. Его самого нет, а запах остался. Стихи, что ему нравились, перечитываю время от времени. Правда, уже три года прошло. Подзабываться стал мой Николай. А я, если здраво рассудить, баба еще молодая… Я устала так жить, — заключила Вера свой монолог.