Психикон

Муллагалеев Валерий

Львенок: я все равно с тобой, мой хирой!

Суккубище: Львенок, а ну прочь свои светло-синие ручонки от него! Мое!

Фрамстер: ГОЙДАААА!!)

СмаRагд: оооофигеть, все таки я успел на самое интересное!

Вивек: Карахан, но это же всего лишь игра. Какая разница, есть над тобой регия или нет?..

Карахан останавливается. Перед ним тупик – сплошная каменная плита, закрывающая проход. Он бросает факел на пол и говорит:

– Так,

ребятки, вижу, нужно пояснить. Игра игрой – но! Кто играет в игру? Я. Ветераны среди вас помнят, через что я прошел во времена бета-версии. Тогда я стал настоящим собой не для того, чтобы сейчас от себя отказываться! Поймите. Я в реальности и я в игре – это один и тот же человек. Игровой мир – это иллюзия, однако наши поступки и наши принципы – всегда настоящие. Они и составляют единственную реальность. Да? Да.

Вивек: Карахан, если ты воспринимаешь свои действия в игре всерьез, то получается, что ты считаешь игру реальной! А это уже психоз, батенька

Вопрос задевает Аркадия всерьез. Он молчит, не обращая внимания на чат и сообщения в личке. Наконец он задумчиво произносит:

– Можно прийти и к противоположному выводу.

Вивек: Карахан, в смысле?

– Что не игра реальна, а реальный мир виртуален. Он такой же условный набор декораций, как игра. А реальны только наши впечатления – то, как мы воспринимаем мир, наши принципы, решения и поступки, наши личные открытия и переживания. Иначе говоря, наша психическая реальность.

В чате продолжают лететь сообщения, но Аркадий уже не читает. Он кладет руку на массивный рычаг, торчащий из стены, и с силой дергает его вниз. Лязгает механизм, цокают шестерни. Каменная плита отъезжает в сторону, открывая темное жерло. В лицо Карахану дует ветер.

Кристина остановила видео.

– Это последняя запись? – спросил Кирилл.

– Нет, после он играл еще несколько недель. Сдал форт, ушел из ордена, в общем, сделал все как сказал. К этому размышлению он больше не возвращался. Что думаешь?

Кирилл обхватил ее голову руками и звонко поцеловал в губы.

– Хвалю! – сказал он. – В этом что-то есть. Не представляю, чтобы несколько фраз кинули человека в кому, но что-то в тот момент явно сдвинулось.

Кристина поправила прическу, хотя блестящая челка лежала идеально, а коротко стриженый затылок могла повредить разве что газонокосилка.

– Может, он огласил только часть того, что его беспокоило? – сказала она. – Типа краешек айсберга вынырнул на пару минут и исчез, а потом титаник и напоролся.

– Не могу ничего утверждать. Однако эта трансляция подкинула мне гениальную идею.

– Какую же?..

– Помнишь, я говорил, что хочу сделать программу, которая будет показывать то, что происходит с Аркадием в Психиконе? Так вот, я думаю сделать что-то вроде такого стрима! Как тебе?

– Ты издеваешься?

– Что такое?

– Это же я тебе говорила! Я! Моя идея!

– Разве? – Кирилл успокаивающе

поднял ладони. – Не припомню… может, как-то иначе сформулировала?

Кристина сдавленно заворчала и потянула пальцы к его горлу.

Глава 17. Орден

Тому, кого объявили мятежником, разбойником, чернокнижником и нехорошим человеком, не полагается ездить поездом – повяжут на первой же станции. В вагонах блюдут порядок охранники от железнодорожной службы, да и контролер – не только служащий, проверяющий билеты, но и рука закона. Вооруженная рука.

Но я все равно поехал.

Путь был неблизкий, а круглосуточно скакать верхом, пусть даже на эфирном коне, я не собирался. Игровые условности исчезли – несколько часов в седле довели меня до такой ругани, что Розет сбежала в дальние уголки подсознания и затаилась, словно кошка, пережидающая грохот перфоратора.

Я летел сквозь ночь на коне вдоль железнодорожных путей на восток, когда наконец-то услышал далекий стук колес. Вскоре в нос ударил запах угольного дыма, я различил впереди, как по насыпи прыгают отсветы света из вагонов. Я подхлестнул коня и припал к гриве, спасаясь от свистящего ветра, что норовил вырвать из седла. Но несправедливо обвинять ветер, когда создаешь его собственной скоростью!

Чем сильнее конь ускорялся, тем меньше напоминал нормальное животное. Глаза полыхали фиолетовым огнем, копыта оставляли во тьме огненные росчерки, как бенгальские огни. Шкура странно блестела, похожая скорее на чешую. Услыхав рык, я глянул на морду и удивился, как он еще не перегрыз удила, – зубы превратились в длинные острые клыки, пасть выглядела страшнее крокодильей!

На полном скаку я поравнялся с последним вагоном. Он заканчивался тормозной площадкой, похожей на небольшое крыльцо. Площадку окружали перильца, на торце вагона была дверь – разумеется, запертая, но внутрь я и не собирался.

Копыта возничего духа, что только притворялся животиной, не касались поверхности земли, так что он без проблем скакал прямо по шпалам.

Пора!

Конь продолжал идеально ровный бег, когда я вынул ноги из стремян и встал ему на спину. Внизу смазанное мельтешение шпал сливалось с грохотом колес в страшный сон. Площадка маячила передо мной как маленький плот посреди потока хаоса. Ветер бил в лицо, стремился столкнуть. Глаза слезились, но я не отрывал взгляда от площадки.

Я прыгнул.

Такой трюк я исполнял впервые, так что не нужно критиковать мое приземление с эстетической стороны. Я приземлился на площадку с грацией робокопа, которого заставили танцевать брейк. Распластавшись и вцепившись пальцами в бортики, я кое-как погасил инерцию, что норовила выкинуть меня и размазать по рельсам. Прижимаясь щекой к росистым доскам пола, я облегченно выдохнул. Плюс один пассажир! Лишенному игровых компонентов миру не хватало музыки, и я напел песню сам: "I am the passenger and I ride and I ride…"