Психоделика любви: Начало
Шрифт:
Кисаме потянулся к фиксаторам, чтобы отцепить путы от рук Учихи, но кисть врача грубо перехватили. Некто стоял прямо позади Итачи, но у юноши не было сил даже поднять голову, он тупо смотрел в кровавую пустоту, слушая карканье ворон вместо бешено колотящегося сердца в груди, которое выклевали, не оставив даже маленького ошметка.
— Вкалывай вакцину 3б.
— Нельзя, — воскликнул Орочимару, грозно подняв руку. — Нельзя. Нельзя мешать сразу два препарата. Ты что не помнишь, что было с объектом 15? Мгновенное внутреннее кровотечение. Мы не можем разбрасываться материалом направо и налево.
—
Кисаме растерянно застегнул фиксатор обратно, Орочимару, злобно заскрежетав зубами, резко развернулся, взметнув темной копной волос, и направился к шкафчику, где хранились все пронумерованные вакцины.
Учиха больше не слышал стаю голодных птиц. Мир вокруг принял очертания процедурного кабинета с едким запахом медикаментов, с бело-серым кафелем стен, с операционными лампами, слепящими глаза. И надвигающийся шприц к левой руке.
— Итачи, — медленно нараспев позвал высокий детский голосок, неестественно дружелюбный и писклявый. Он слышал его уже. Однажды. Это больное видение. Страшно открыть глаза. Жутко ощущать, как по тебе передвигаются маленькие игрушечные ножки.
Но Учиха открыл глаза. Остро наточенное лезвие ножа сверкнуло в искусственно-слепящем свете.
— Время играть, Итачи, играть! Играть! Поиграй с зайкой!!!
Истерично заверещавший игрушечный заяц обрушил десятки ударов по грудной клетке, захлебывающегося в крови Учихи. Кровавые пузыри запенились на губах, перемешавшись со слюной. Припадочный смех и сотрясающаяся игрушка, вонзающая нож в кровоточащее месиво — последнее, что увидел Учиха перед тем, как женская рука схватила завизжавшего зайца за шею. Сознание покинуло Итачи, чье тело теряло вес с каждый секундой. Больше он не чувствовал боли. По крайней мере, физической.
Боли больше не было. Только невидимые шрамы, исполосовавшие всю душу, которую Итачи всегда считал здоровой. Но сейчас, лежа в своей палате, где играли утренние предрассветные лучи солнца на стенах, он не мог уже сказать, где явь, а где фантазия. Где его кошмары, а где бьющая под дых правда. Что есть Красная Луна? Что есть настоящая боль — физическая или душевная? Спит ли он по ночам или бодрствует в страданиях?
Одно Итачи знал точно: он больше не может оставаться в Красной Луне. Он должен немедленно забрать Саске и бежать из треклятого санатория Сатаны, где властвуют черти.
Дверь противно заскрипела, приводя пациента в чувство. Не поднимаясь с койки, Учиха встретил добродушного, улыбающегося Кисаме пустыми, ничего не выражающими глазами, заплывшими от слез.
— Доброе утречко, Итачи. Как себя чувствуешь после прогулки по темным коридорам восточной башни?
— Как я себя чувствую? — по слогам повторил Учиха и отвёл взгляд к потолку. Моргнул. Кисаме подвинул стул и присел рядом, с любопытством и озорством наблюдая за легким ступором пациента.
Если Хошигаки и ожидал услышать нечто безумное, то к этому он не был готов: Учиха с лихой резвостью подскочил с койки и, схватив Кисаме за грудки, повалил на пол, со всего размаху врезав в челюсть.
— Как я себя чувствую?! Как я себя чувствую после того, как вы пытали
От неожиданности Кисаме пропустил несколько ударов, которых хватило, чтобы ему расквасило лицо. Он попытался оттолкнуть взбесившегося Учиху, но тот с невероятной силой, вцепился в его шею.
— Сейчас ты прочувствуешь на себе, ублюдок, как я себя чувствую!
Вбежавшая охрана подхватила Итачи подмышки и, повалив на койку, принялась скручивать в смирительную рубашку. Но Учиха вырвался и ринулся на выход. Остановил его удар электрошокером от подоспевшего на шум Пейна.
— Учиха Итачи.
Итачи не хотел возвращаться. На грани чего он скользит на это раз, над чем смеялся впервые дни? Ему дали легкую пощечину, но достаточную, чтобы привести в чувство.
Когда Учиха открыл глаз, расфокусированный взгляд бегал по размытому ярко-оранжевому пятну. В нос ударил резкий запах нашатыря. И откашлявшись, Итачи помассировал переносицу, глубоко задышав.
— Кажется, приходит в себя, — шипящий ехидный голос. Орочимару. Итачи едва не сорвался с места, чтобы накинуться на этого ублюдка, но на плечо резко надавили, призывая сесть.
И Учиха вновь поднял взгляд на сидящего напротив лечащего врача Дейдары — Пейна. Рыжее пятно с пирсингом, с холодным расчетливым взглядом расплавленной стали, ни одной эмоции на лице, будто выточенный из гранита человек.
— Вы меня понимаете, Итачи?
— Да…
— Вы понимаете, что натворили? Мало того, что вы проникнули на запрещенную территорию, и втянули в это моего пациента, так вы выпустили тяжело буйных больных. Хидан Дзимпачи убил двух медбратьев и одного пациента, второй тяжело ранен. Вы осознаете свою вину?
Слова Пейна не имели значения, что-то нравоучительно-пустое о том, что он нарушил порядок, выпустил психа Дзимпачи, который угробил парочку пациентов и медбратьев, пытающихся его скрутить. Итачи было все равно, он пытался сфокусировать взгляд на нечто неуловимом, за спиной Пейна. Что-то или кто-то. Он моргал так часто, что глаза заслезились, и наконец-то поймав эфемерный лик, поднял взгляд выше, застыв, задрожав, затаив дыхание.
Вспомнив сотни баек, забыв все слухи и сплетни. Смотрел в теплые карие глаза, излучающие понимание и любовь ко всему живому и, быть может, неживому. Пирсинг, как и у жуткого врача, но только под пухлой нижней губой, синяки под глазами, на удивление украшающие, гармонирующие с фиолетовыми коротко стриженными волосами.
Пейн говорил, смотря пристально в глаза Учихи, что смотрел за его правое плечо в пустоту, в которой будто увидел пришествие пророка. Учиха Итачи смотрел на сидящую на столе, подогнувшую ногу в колене девушку.
— Кто это…
— А? — незнакомка вытянулась и, удивленно выпучив глаза, показала на себя пальцем. — Ты меня видишь?
— Ну да, — ответил Учиха.
Пейн замолчал, переглянувшись с коллегами. Учиха даже не заметил, что оказался в конвое элиты Красной Луны. Орочимару, Какудзу, Кисаме, который, к слову, потирал заклеенный пластырем разбитый нос. Даже секретарь Кабуто присутствовал, размешивая сахар в чае для своего начальства.