Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Шрифт:
Aemulatio и reductio — одного происхождения: и в той, и в другой ситуациях интертекстуальность оказывается потенциально аксиологической [53] , но в первом случае она старается утвердить ценность посттекста, тогда как во втором намерена отрицать ценность претекста [54] .
Под формальным углом зрения aemulatio и reductio являют собой интертекстуальный феномен, который следовало бы определить как negatio imitationis [55] . Aemulatio — это подражание, которое добавляет к образцу или элементы, или связи между элементами, т. е. трансформирует источник экстенсионально/интенсионально. Соответственно этому: reductio также преобразует претекст как экстенсионально (сокращая набор отправных элементов), так и интенсионально (уменьшая число наличествовавших до того отношений).
53
О диахронической аксиологии см.: Rainer Gr"ubel, Прием и оценка. Аксиологические замечания об употреблении мотива «кометы» в русской литературе. — In: Semantic Analysis of Literary Texts,207 ff.
54
Чем решительнее культура отрицает прошлое, тем сильнее она упрощает претексты в процессе интертекстуальной
55
Ср. отмежевание усовершенствования от имитирования: «Die "Uberbietung, das „plus“, nimmt neben adiectio, detractiound commutatioeinen Sonderplatz ein. In der "Uberbietung werden die formale und semantische Leistung zweier Texte konfrontiert, und das Verh"altnis von Primarit"at und Sekundarit"at reflektiert. Similitudespielt dabei insofem eine Rolle, als im Sekund"aren das Prim"are erkennbar bleibt, ja die "Uberbietung ist auf die erkennbare Folie des Ausgangstextes angewiesen» (Renate Lachmann, Ged"achtnis und Uteratur…,308).
1.2.Ниже речь пойдет о том, как Пушкин реагировал на поэзию его ближайшего творческого круга. При знакомстве с интертекстуальной кухней пушкинской плеяды выясняется, что Пушкин постоянно пытался тем или иным способом превзойти своих друзей, ведя тайную полемику с ними. Он стремился занять наиболее выгодную позицию по отношению к каждому из поэтов своего поколения; откликался на их стихи с тем, чтобы предложить свою — более совершенную — трактовку уже внедренной в литературу темы; хотел быть первым поэтом поколения, умаляя остальных, в ущерб соратникам. Позиция первого среди равных возникает не сама по себе, но походу внутрисистемной интертекстуальной борьбы, острой поэтической конкуренции между единомышленниками [56] .
56
О переработке романтического творчества в пушкинской прозе см., например: David М. Bethea, Sergei Davydov, Pushkin’s Saturnine Cupid: The Poetics of Parody in The Tales of Belkin. — Publications of the Modem Language Association of America,1981, Vol. 96, № 1, 8 ff; наиболее тщательным образом интертекстуальная основа пушкинской прозы исследована в: Wolf Schmid, Puskins Prosa in poetischer Lekt"ure. Die Erz"ahlungen Belkins, M"unchen1991, passim.
2. Пушкин и Дельвиг: «К Софии» / «Я помню чудное мгновенье…»
2.1.О том, что Пушкин отозвался на послание Дельвига «К Софии» (1823) в своем стихотворении (1825), адресованном А. П. Керн (бывшей, если говорить о жизненном плане этой интертекстуальности, связанной с Дельвигом), свидетельствует, прежде всего, предпоследняя строфа пушкинского стихотворения, в которой, как и в концовке текста у Дельвига, явление женщины соотнесено с пробуждением души поэта от сна («В душе проснулися волненья» -> «Душе настало пробужденье»):
За ваше нежное участье Больной певец благодарит; Оно его животворит, Он молвит боже, дай ей счастье В сопутники грядущих дней! Болезни мне, здоровье ей! Пусть я по жизненной дороге Пройду и в муках, и в тревоге; Ее ж пускай ведут с собой Довольство, радость и покой! Вчера я был в дверях могилы; Я таял в медленном огне; Я видел: жизнь, поднявши крылы, Прощальный взор бросала мне; О жизни сладостного чувства В недужном сердце не храня, Терял невольно веру я Врачей в печальные искусства: Свой одр в мечтах я окружал Судьбой отнятыми друзьями, В последний раз им руки жал, Молил последними словами Мой бедный гроб не провожать, Не орошать его слезами, Но чаще с лучшими мечтами Мечту о друге съединять… И весть об вас, как весть спасенья, Надежду в сердце пролила; В душе проснулися волненья; И в вашем образе пришла Ко мне порою усыпленья Игея с чашей исцеленья… [57]57
А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений,Ленинград 1959, 169–170.
Пушкинское слово «гений» находится в парономастическом соответствии с именем «Игея». Четвертая строфа у Пушкина сопряжена с финальной
В тематическом плане оба текста кощунственным образом ставят смерть (болезнь)/воскресение в зависимость от отсутствия/ присутствия женщины (исцеление имеет для кастрационной культуры эротическое значение). Дельвиг дешифрует этимологический смысл слова «Евангелие» («И весть об вас, как весть спасенья…»), Пушкин прямо говорит о воскресении («воскресли вновь»).
2.2.Но, хотя Пушкин и подхватывает тему, развитую Дельвигом, всячески сигнализируя об этом, он заметно усложняет устройство стихотворения по сравнению с избранным им претекстом. Пушкин делает структуру своего текста отражением содержания. Подобно тому как адресат его текста исчезает, не исчезая полностью, сохраняются по мере развертывания и рифмы стихотворения: «мгновенье / ты / виденье / красоты // безнадежной / суеты / нежной / черты // мятежный / мечты / нежный / черты // заточенья / мои / вдохновенья / без любви // пробужденье / ты / виденье / красоты // упоенье / вновь / вдохновенье / любовь». Если не считать четвертой строфы пушкинского стихотворения, которая, как говорилось, интертекстуально рифмуется с заключительной частью стихотворения Дельвига, все остальные строфы послания, адресованного А. П. Керн, удерживают в себе либо мужскую, либо женскую рифму, либо и ту и другую и тем самым превращают тему памяти в структурный принцип текста. Пушкин старался превзойти Дельвига за счет того, что тематизировал рифменную композицию своего стихотворения.
Вместе с тем Пушкин углубил текст Дельвига и тематически. Конечно же, не случайно он использовал глагол «рассеял» (этимологически сопряженный с «сеяньем») в прямом соседстве с оппозицией «мрак»/«свет», причем «мраку» у него эквивалентна «теснота», «бессобытийность», «утрата неба». Смерть и новое рождение ассоциируются у Пушкина с мифологемой зерна. Таким образом, в стихотворении обыгрывается этимологическое значение имени «Kern».
3. Пушкин и Вяземский: «Метель» / «Бесы»
3.1.В «Бесах» (1830) Пушкин прибегает к тому же интертекстуальному приему, что и в послании к А. П. Керн, на этот раз — в проекции на стихотворение Вяземского «Метель» (1828):
День светит; вдруг не видно зги, Вдруг ветер налетел размахом, Степь поднялася мокрым прахом И завивается в круги. Снег сверху бьет, снег веет снизу, Нет воздуха, небес, земли; На землю облака сошли, На день насунув ночи ризу. Штурм сухопутный: тьма и страх! Компас не в помощь, ни кормило: Чутье заглохло и застыло И в ямщике и в лошадях. Тут выскочит проказник леший, Ему раздолье в кутерьме: То огонек блеснет во тьме, То перейдет дорогу пеший, Там колокольчик где-то бряк, Тут добрый человек аукнет, То кто-нибудь в ворота стукнет, То слышен лай дворных собак. Пойдешь вперед, поищешь сбоку, Всё глушь, всё снег да мерзлый пар. И божий мир стал снежный шар, Где как ни шаришь, всё без проку. Туг к лошадям косматый враг Кувыркнется с поклоном в ноги, И в полночь самую с дороги Кибитка на бок — и в овраг. Ночлег и тихий и с простором: Тут тараканам не залезть, И разве волк ночным дозором Придет наведать — кто тут есть? [58]58
П. А. Вяземский, Соч. в 2-хтт., т.1. Стихотворения, Москва 1982, 178–179.