Психология
Шрифт:
Yet I doubt not the ages one increasing purpose runs.
(Я, наследник всех веков в передовых отрядах времени
Я не сомневаюсь, что некий замысел проходит через века.)
Почему, когда мы читаем на память одну из этих строчек и доходим до слов the ages, та часть второй строчки, которая следует за словами the ages и как бы вырастает из них, не возникает внезапно в нашей памяти вместо второй половины первого стиха и не искажает смысла фразы? Просто потому, что мозговые процессы, связанные со словом, которое непосредственно следует за the ages, обусловлены не только мозговым процессом, связанным со словами the ages, но и этим процессом плюс всеми процессами, связанными с предшествующими словами фразы. Слово ages само по себе с момента наибольшей активности связанных с ним нервных процессов могло бы безразлично повлечь за собою и in и one. Таким образом, любое из слов, предшествующих ages (напряжение
Но если бы какое-нибудь из предшествующих слов, например heir (наследник), находилось в чрезвычайно прочной ассоциации с каким-нибудь из нервных путей, которые вовсе не связаны в опыте с поэмой «Locksley Hall»; если бы, например, декламирующий с нетерпением ожидал вскрытия завещания (которое могло бы сделать его наследником миллионного состояния), то весьма возможно, что путь разряда нервных процессов, соответствующих словам поэмы, внезапно прервался бы на слове heir. Эмоциональный интерес, вызванный у данного лица словом, был бы так велик, что ассоциации, связанные только с этим словом, возобладали бы над ассоциацией данного слова с другими словами стиха. Иначе говоря, декламирующий внезапно вспомнил бы о своем личном положении, и стихи улетучились бы из его памяти.
Читая лекции, я должен был ежегодно запоминать в алфавитном порядке фамилии большого числа студентов, сидящих в аудитории. В конце концов я научился вызывать их по фамилии, когда они сидели на указанных местах. Встречаясь со студентом на улице, я по лицу (впрочем, только в начале года) никогда не мог вспомнить его фамилии, но случалось, что внешность напоминала мне место студента в аудитории, лицо его соседа, затем место встреченного студента в алфавитном списке и, наконец, обыкновенно как результат сложного ряда ассоциаций, его фамилию.
Отец желает показать гостям, какой прогресс в умственном развитии сделало его довольно тупое детище, обучаясь в детском саду. Держа нож перпендикулярно над столом, он спрашивает сына: «Ну, мой мальчик, как ты назовешь это?» — на что следует уверенный ответ: «Это ножик!» — ответ, который упорно повторяет ребенок, несмотря на изменения формы вопроса, пока, наконец, отец не вспоминает, что в детском саду этот вопрос сопровождался показом не ножика, а карандаша. Тогда он вынимает из кармана длинный карандаш, держит его перпендикулярно столу и получает желанный ответ: «Это — вертикальное положение». Чтобы вызвать в памяти ребенка слова «вертикальное положение», нужно было воспроизвести все детали обучения в детском саду.
Полное воспроизведение. Если бы закон «сложной ассоциации», как называет его Бэн, не видоизменялся под внешними влияниями, то деятельность его идеально выражалась в том, что ум наш был бы поглощен непрерывным созерцанием хаотической смеси конкретных воспоминаний, в которых не была бы упущена ни одна подробность. Для примера предположим, что мы вспоминаем званый обед, на котором когда-то присутствовали. Единственная вещь, которая могла нам напомнить все подробности обеда, был бы первый конкретный факт, следующий за ним. Все подробности этого факта могли бы, в свою очередь, вызывать в памяти следующий факт и т. д. Если, например, а, в, с, d, в суть элементарные нервные пути, возбужденные воспоминанием о последнем факте обеда, который мы назовем A, а, l, m, n, о, р суть пути, возбужденные воспоминанием о возвращении домой с обеда морозной ночью, которое мы обозначим через В, то мысль об А вызовет мысль о В, ибо а, в, с, d, е все разрядятся в l по тем путям, по которым совершился их первоначальный разряд.
Рис. 9
Подобным
Гамильтон первым употребил слово «реинтеграция» для обозначения всякой ассоциации вообще. Только что описанные нами процессы могут быть названы реинтеграциями, ибо они неизбежно вели бы к полному восстановлению в памяти содержания больших промежутков минувшего опыта, если бы посторонние влияния не искажали их. Избегнуть полной реинтеграции можно было бы только при помощи вторжения в сознание нового и сильного чувственного восприятия или при помощи безудержного стремления какого-нибудь из элементарных нервных путей к независимому от других разряжению в иной части мозга. Такое стремление могло быть в мозгу того декламатора, который, согласно нашему примеру, забыл стих из «Locksley Hall», запнувшись на слове heir. Ниже мы постараемся выяснить картину образования в мозгу таких стремлений. Если бы они не существовали, то при каждом воспоминании панорама минувшего, развертываясь перед нами, роковым образом повторялась до конца, пока какой-нибудь внешний звук, свет или прикосновение не нарушали потока воспоминаний.
Назовем этот процесс полной реинтеграцией или, еще лучше, полным восстановлением прошлого в памяти. Сомнительно, чтобы существовала абсолютно полная реинтеграция. Тем не менее при наблюдении различных лиц нам бросается в глаза большая или меньшая наклонность припоминать явления в форме, близкой к полной реинтеграции. Каждому из нас хорошо знакомы типы нестерпимо болтливых старух, сухих существ, лишенных всякого воображения, которые, рассказывая о каком-нибудь событии, не опускают ни малейшей частности и уснащают рассказ множеством и существенных, и совершенно ничтожных подробностей; эти типы — рабы буквального воспроизведения минувших явлений, совершенно не способные охарактеризовать прошлое в общих чертах. Для комедий такие старухи дают всегда весьма благодарную тему. Классическим примером здесь может служить нянька Джульетты. Прекрасные образцы подобных типов — некоторые деревенские характеры у Элиот и некоторые мелкие фигуры у Диккенса. Самым удачным примером, пожалуй, служит в романе Остен «Эмма» мисс Бэтс.
Вот как она реинтегрирует: «Но откуда вы-то могли это слышать, — воскликнула мисс Бэтс. — Откуда вы могли это слышать, мистер Найтли? Ведь еще нет пяти минут, как я получила записку от мистера Коль, да нет, не могло пройти и пяти, ну, самое большое десяти минут — я только что надела шляпку и спенсер и уже собралась выходить, пошла вниз еще раз напомнить Патти об окороке. Жан стоял в проходе (ведь ты стоял, Жан?), потому что мама боялась, что у нас нет достаточно большой посуды для соленья. Я сказала, что пойду вниз и посмотрю, а Жан и говорит: «Не сходить ли мне за тебя, ведь у тебя, кажется, легкий насморк, а Патти мыла кухню сегодня — там сыро». А я говорю ему: «Хорошо, милый мой». Тут-то и явилась записка: «Госпоже Гокинс, в Бат» — вот и все, что я прочла… Но вы-то как могли слышать об этом, мистер Найтли? Ведь как только мистер Коль сказал жене о записке, она в ту же минуту села и написала мне: «Госпоже Гокинс».
Неполное воспроизведение. Анализ этого явления покажет нам, почему обычное самопроизвольное течение мыслей никогда не принимает формы полной реинтеграции. При оживании в памяти явлений минувшего опыта не все подробности одной мысли одинаково определяют собой характер последующей. Всегда известный ингредиент преобладает над остальным. Внушаемые им ассоциации часто в этом случае отличаются от тех, при помощи которых он связан со многими подробностями психического процесса, и нередко это стремление к образованию ассоциаций, чуждых данному потоку мыслей, совершенно изменяет его характер. Как в восприятии наше внимание сосредоточивается на немногих сторонах созерцаемого явления, так точно и здесь, при воспроизведении минувших впечатлений, наблюдается такое же неравномерное распределение внимания на некоторых подробностях, преобладающих над остальным содержанием воспоминаний. В огромном большинстве случаев трудно a priori определить при самопроизвольном течении мыслей, какого рода должны быть эти подробности. С психологической точки зрения про них можно сказать, что наиболее влиятельным фактором при самопроизвольном течении мыслей служат психические элементы, представляющие для нас наибольший интерес.