Психология
Шрифт:
Большее или меньшее количество дат и событий является в данном случае лишь символическим обозначением большей или меньшей продолжительности занимаемого ими промежутка. Я убежден, что это так даже В том случае, когда сравниваемые промежутки времени — не более часа или около того. То же самое бывает, когда мы сравниваем пространства в несколько миль. Критерием для сравнения в данном случае служит число единиц длины, заключающееся в сравниваемых промежутках пространства.
Теперь нам естественнее всего обратиться к анализу некоторых общеизвестных колебаний в нашей оценке длины времени. Вообще говоря, время, заполненное разнообразными и интересными впечатлениями, кажется быстро протекающим, но, протекши, представляется при воспоминании о нем очень продолжительным. Наоборот, время, не заполненное никакими впечатлениями, кажется длинным, протекая, а протекши, представляется коротким. Неделя, посвященная путешествию или посещению различных зрелищ,
По мере того как мы стареем, тот же промежуток времени нам начинает казаться более коротким — это справедливо относительно дней, месяцев и лет; относительно часов — сомнительно; что же касается минут и секунд, то они, по-видимому, всегда кажутся приблизительно одинаковой длины. Для старика прошлое, по всей вероятности, не кажется длиннее, чем оно казалось ему в детстве, хотя на самом деле оно может быть в 12 раз больше. У большинства людей все события зрелого возраста настолько привычного рода, что индивидуальные впечатления не надолго удерживаются в памяти. В то же время более ранние события все в большем и большем количестве начинают забываться вследствие того, что память не в состоянии удержать такого количества отдельных определенных образов.
Вот всё, что я хотел сказать по поводу кажущегося сокращения времени при взгляде на прошлое. В настоящем время кажется короче, когда мы настолько поглощены его содержанием, что не замечаем течения самого времени. День, занятый яркими впечатлениями, быстро проносится перед нами. Наоборот, день, преисполненный ожиданий и неудовлетворенных желаний перемены, покажется вечностью. Taedium, ennui, Langweile, boredom, скука — слова, для которых в каждом языке найдется соответствующее понятие. Мы начинаем ощущать скуку тогда, когда вследствие относительной бедности содержания нашего опыта внимание сосредоточивается на самом течении времени. Мы ожидаем новых впечатлений, готовимся воспринять их — они не появляются, вместо них мы переживаем почти ничем не заполненный промежуток времени. При беспрерывных многочисленных повторениях наших разочарований продолжительность самого времени начинает ощущаться с чрезвычайной силой.
Закройте глаза и попросите кого-нибудь сказать вам, когда пройдет одна минута: эта минута полного отсутствия внешних впечатлений покажется вам невероятно длинной. Она так же томительна, как первая неделя плавания по океану, и вы невольно удивляетесь, что человечество могло переживать несравненно более длинные периоды томительного однообразия. Все дело здесь заключается в направлении внимания на чувство времени per se (само по себе) и в том, что внимание в данном случае воспринимает чрезвычайно тонкие подразделения времени. В подобных опытах для нас нестерпима бесцветность впечатлений, ибо возбуждение является непременным условием для удовольствия, ощущение же пустого времени есть наименее возбуждающий нашу впечатлительность опыт из всех, какие мы можем иметь. По выражению Фолькмана, taedium представляет как бы протест против всего содержания настоящего.
Ощущение прошедшего времени есть настоящее. Рассуждая о modus operandi нашего познания временных отношений, можно подумать при первом взгляде, что это простейшая вещь на свете. Явления внутреннего чувства сменяются в нас одно другим: они осознаются нами как таковые; следовательно, можно, по-видимому, сказать, что мы осознаем и их последовательность. Но такой грубый способ рассуждения не может быть назван философским, ибо между последовательностью в смене состояний нашего сознания и осознанием их последовательности лежит такая же широкая бездна, как между всякими другими объектом и субъектом познания. Последовательность ощущений сама по себе еще не есть ощущение последовательности. Если же к последовательным ощущениям здесь присоединяется ощущение их последовательности, то такой факт надо рассматривать как некоторое добавочное душевное явление, требующее особого объяснения, более удовлетворительного, чем приведенное выше поверхностное отождествление последовательности ощущений с ее осознанием.
Если мы обозначим временное течение нашей мысли в виде горизонтальной линии, то мысль об этом потоке или о любом отрезке его пути — прошедшем, настоящем или будущем — может быть обозначена перпендикуляром, опущенным на эту линию в известной точке. Длина перпендикуляра выражает содержание или объект мысли, которым в данном случае служит время, соответствующее какому-нибудь моменту во временном потоке нашей мысли.
Таким образом, в нашем сознании происходит нечто вроде перспективной проекции явлений минувшего опыта, нечто аналогичное проекции
Немного выше мы указали, что максимум отчетливо воспринимаемой длительности едва превышает 12 с (максимум же неясно воспринимаемой длительности, вероятно, не более 1 мин или около того), ввиду чего мы должны предположить, что этот промежуток времени точно отмечается при течении потока нашего сознания какой-нибудь тончайшей чертой в соответствующих физиологических процессах. Эта черта в физиологическом механизме душевной деятельности, в чем бы она ни заключалась, является причиной того, что мы вообще познаем временные отношения. Таким образом, непосредственно воспринимаемая длительность едва ли есть нечто большее, чем «видимое воочию настоящее». Содержание настоящего постоянно меняется: явления перемещаются в нем от «заднего» к «переднему» концу, и каждое из них меняет свой временной коэффициент, начиная от «еще не» или «не совсем еще» и кончая «уже», «только что».
Тем временем «видимое воочию настоящее», непосредственно воспринимаемая длительность остается неподвижной, как радуга на водопаде, не изменяясь качественно при смене проходящих через нее явлений. Каждое из последних, проходя через сознание, удерживает за собой возможность быть воспроизведенным и воспроизводится в связи с ближайшими окружающими явлениями и с их общей длительностью. Впрочем, прошу читателя обратить внимание на тот факт, что воспроизведение событий в памяти, после того как оно совершенно перешло от «заднего» к «переднему» концу, есть психическое явление, резко отличающееся от созерцания того же события в «видимом воочию настоящем» как объекта непосредственного прошлого. Можно представить себе существо, совершенно лишенное воспроизводящей памяти и тем не менее обладающее чувством времени; но последнее было бы у него ограничено промежутком в несколько секунд. В следующей главе, принимая чувство времени за непосредственно данное, мы обратимся к анализу явлений воспроизведений памяти, и в частности, к припоминанию явлений, связанных с временными датами.
Глава XVIII
Память
Анализ явлений памяти. Память есть знание о минувшем душевном состоянии после того, как оно уже перестало непосредственно сознаваться нами, или, говоря точнее, она есть знание о событии или факте, о котором мы в данную минуту не думали и который осознается нами теперь как явление, имевшее место в нашем прошлом. Важнейший элемент такого знания, по-видимому, оживание в сознании образа минувшего явления, его копии. И многие психологи утверждают, что воспоминание о минувшем событии сводится к простому оживанию в сознании его копии. Но чем бы ни было такое оживание, оно во всяком случае не есть память; это просто дубликат первого события, некоторое второе событие, не имеющее с первым никакой связи и только сходное с ним. Часы бьют сегодня, били вчера и могут бить еще миллион раз, пока не испортятся. Дождь льет через водосточную трубу, так же лил он на прошлой неделе и так же будет лить завтра, через год… Но разве часы при каждом новом ударе сознают прежние удары или текущий теперь поток воды сознает вчерашний, потому что они походят друг на друга и повторяются? Очевидно, нет. Нельзя возражать на наше замечание, говоря, что примеры неподходящи, что в них речь идет не о психических, а о физических явлениях, ибо психические явления (например, ощущения), следуя одни за другими и повторяясь, в этом отношении ничем не отличаются от боя часов. В простом факте воспроизведения еще вовсе нет памяти. Последовательное повторение ощущений представляет ряд не зависящих друг от друга событий, из которых каждое замкнуто в самом себе. Вчерашнее ощущение умерло и погребено — наличность сегодняшнего еще не дает никаких оснований для того, чтобы наряду с ним воскресло и вчерашнее. Нужно еще одно условие для того, чтобы созерцаемый в настоящем образ являлся заместителем минувшего оригинала.
Условие это заключается в том, что созерцаемый нами образ мы должны относить к прошлому — мыслить его в прошлом. Но как можем мы мыслить известную вещь как бы в прошлом, если мы не будем думать об этой вещи, и о прошлом, и об отношении между тем и другим? А как можем мы думать вообще о прошлом? В главе «Чувство времени» мы видели, что интуитивное или непосредственное осознание минувшего отстоит всего на несколько секунд от настоящего мгновения. Более отдаленные даты не воспринимаются непосредственно, а мыслятся символически, как названия, например: «прошлая неделя», «1850 год», или представляются в виде образов и событий, связанных, ассоциированных с ними, например: «год, в котором мы посещали какое-нибудь учебное заведение», «год, в котором мы понесли какую-нибудь утрату». <…> Для полноты воспоминания о прошлом необходимо мыслить и то, и другое — и символическую дату, и соответствующие минувшие события. «Отнести» известный факт к минувшему времени, — значит, мыслить его в связи с именами и событиями, характеризующими его датами, — короче говоря, мыслить его как член сложного комплекса элементов ассоциации.