Психотерапевт
Шрифт:
— Пытаюсь соответствовать, — поясняет она. — Похоже, большинство женщин тут носят черное.
Я дежурно улыбаюсь и приглашаю устраиваться поудобнее, хотя, возможно, это будет непросто в угловатом кресле, которое было выбрано для этого кабинета. Я спрашиваю, тепло ли ей, а то на улице холодно, температура опустилась почти до нуля.
— Да, спасибо, — говорит она.
Я перевожу взгляд в окно, чтобы дать ей спокойно усесться. На улице шумно: люди
— Как ваши дела? — спрашиваю я, когда она наконец устроилась.
Она садится поудобнее.
— Честно говоря, я и сама не знаю, зачем я здесь. То есть вроде бы все, в общем, неплохо. Наверное, мне просто нужно с кем-то поговорить.
— Я здесь как раз для этого, — я произношу эти слова располагающим тоном.
Она кивает.
— Не знаю, с чего начать.
— Что, если я пока задам вам несколько вопросов?
Снова кивает:
— Да, конечно.
Я кладу перед собой блокнот.
— Прежде чем мы начнем, я хочу, чтобы вы знали и не забывали о том, что все, сказанное вами в этой комнате, совершенно конфиденциально.
Она опять смущенно смеется:
— Хорошо. Правда, я вряд ли расскажу вам что-то сногсшибательное. Говорю же, я не знаю, зачем пришла. Моя жизнь идеальна. Но я несчастна. Очень стыдно такое говорить, но это правда.
Ее напряжение заполняет кабинет. Я беру ручку, записываю два слова — «идеальна» и «несчастна» — и слегка подаюсь вперед в своем кресле.
— Знаете, что говорил Генри Дэвид Торо? «Счастье подобно бабочке: пока за ним гонишься, оно ни за что не дается в руки. Но стоит отвлечься на что-то иное, как оно тут же вернется и само опустится тебе на плечо».
Она улыбается, выдыхает. Торо всегда срабатывает.
Глава 21
Я ВДРУГ РЕЗКО ПРОСЫПАЮСЬ. Хочу открыть глаза, но какое-то первобытное чутье приказывает притворяться спящей. Мозг мечется, пытаясь разобраться, в чем дело. И тут я понимаю: в комнате кто-то есть.
В крови вскипает адреналин, сердце бешено колотится, я слышу, как оно грохочет в груди, и в отчаянии убеждаю себя, что это все моя фантазия, ведь в прошлый раз, когда со мной такое произошло, в комнате никого не оказалось. Но я знаю — с жуткой, ужасающей уверенностью, — что кто-то стоит в изножье кровати. В состоянии, близком к параличу, я не смею дышать и жду, что вот-вот чье-то тело рухнет на мое и чьи-то руки сомкнутся у меня на горле. Напряжение становится невыносимым, я стараюсь сдержать свой страх, но не могу.
— Уходи! — Слова вырываются наружу, и я усилием воли отрываю себя от подушки
Я обрушиваюсь обратно на подушку, мокрая от пота, и пытаюсь унять грохочущее сердце. Все хорошо, все хорошо. Ничего не случилось.
Но здесь точно кто-то был, я в этом убеждена. Я достаю из-под подушки телефон, набираю 999, потом передумываю и нахожу номер Лео. Мне необходимо услышать чей-то голос, а он единственный человек, которому я считаю возможным позвонить в... Я смотрю, который час, и, увидев, что всего два, с ужасом понимаю, что впереди еще почти целая ночь и мне придется как-то ее пережить. Светать начнет только часов через пять, а снова мне теперь никак не уснуть, по крайней мере сейчас. Я велю себе успокоиться. Я не буду звонить Лео. Со мной ничего не случилось и теперь тоже ничего не случится. С чего кому-то понадобилось без причины вламываться в дом? И как это возможно?
Неохотно выбираюсь из постели и тем же маршрутом, что и неделю назад, обхожу весь дом, только на этот раз без прежней бравады — ведь Лео в спальне сейчас нет. В кухне я проверяю высокие французские окна. Стекло нигде не разбито, никаких следов взлома. Подойдя к разделочному столу, выдвигаю ящик и хватаю нож. Этим ножиком с черной ручкой и зазубренным лезвием режут лимоны, вред он может причинить, только если воткнуть его глубоко и с размаху. А я на такое вряд ли способна. И все-таки он придает мне каплю храбрости.
В нижних комнатах окна тоже в порядке, ничего нигде не сломано. Входная дверь по-прежнему заперта изнутри. Я медленно поднимаюсь по лестнице, и стук сердца с каждым шагом ускоряется. Я стараюсь не думать о том, что сейчас кто-нибудь выскочит на меня из гостевой спальни или кабинета. Теперь, с включенным светом, весь дом сверкает — за исключением нашей с Лео когда-то общей спальни. Комнаты, где была убита Нина. Я толкаю дверь, включаю свет и заглядываю внутрь. Как и в остальных помещениях, тут пусто. И все же. Я стою неподвижно и пытаюсь понять. Ощущается некоторое присутствие, не физическое, а невидимое и неосязаемое. Нечто, что я в состоянии почувствовать, но не в состоянии назвать. Захлопнув за собой дверь, я бегом возвращаюсь вниз.
Мне как-то удается продержаться следующие несколько часов. Чтобы убить время, я готовлю себе чай, выпиваю чашку за чашкой, сидя в гостиной, — тут, в передней части дома, как будто безопаснее. Хочется проверить, что там за окном, но вероятность увидеть кого-то, кто стоит на улице и наблюдает за домом, наблюдает за мной, пугает едва ли не больше, чем вероятность того, что кто-то находится здесь, в доме, поэтому я оставляю занавески задернутыми. В пять я, едва держась на ногах, возвращаюсь в постель. Скоро рассвет, люди начнут просыпаться и готовиться к новому дню. Теперь уже точно никто не явится.