ПСС. Том 29. Произведения 1891-1894 гг.
Шрифт:
ЯВЛЕНИЕ 2
1–й египтянин (обращаясь к кущу).
Радуюсь видеть вас у себя. Милости просим. Вы, должно быть, устали от дороги и не откажетесь вкусить моей хлеба.
Купец.
Благодарю. Мы и друг мой врач из далекой Сирии приехали по делам торговли в ваш город и очень рады посетить вас.
Египтянин (хлопает в ладоши и зовет).
Мефодий! (К гостям.) Прошу садиться.
ЯВЛЕНИЕ 3–е
Входит
Петр.
Что прикажет хозяин?
Египтянин.
Принеси дорогим гостям: хлеба, вина и винограду. Гости с твоей стороны. Ты не знаешь их?
Петр.
Нет, я не знаю. (Уходит.)
Врач (к хозяину).
А ты был когда–либо в нашем городе?
Египтянин.
Был восемь лет тому назад. В то самое время, как купил того самого раба, которого вы сейчас видели.
Врач.
Да это было в то самое время, как в нашем городе случилось то необыкновенное дело, которого никто не может понять до сих пор.
Египтянин.
Какое же это было необыкновенное дело?
Врач.
А это было то, что один из самых богатых людей нашего города, Петр Хлебник, обладавший огромными садами и землями и бывший самым скупым человеком в стране, вдруг поверил христианскому закону и роздал всё, что мог раздать, а так как не мог всего раздать, то как рассказывают, сам себя продал в рабство, цену за себя отдал нищим и исчез неизвестно куда.
Купец.
Жена его до сих пор повсюду рассылает людей, чтобы найти его, но никто не знает, где он, и что он.
Египтянин.
Какая удивительная история. Каких он был лет и какого вида.
В это время входит Петр, неся кувшин о вином и плоды.
Врач.
Ему было уже лет под 50 и из себя был роста среднего, скорее худой, чем толстый, подобно рабу этому.
Петр закрывает себе лицо и поспешно уходит. Какое славное лицо у этого раба.
Египтянин.
Он не раб, а золото. С тех пор, как он у меня, все дела мои процветают. Я много раз отдавал ему свободу, но он не хочет брать ее. Он раб, но один из самых лучших людей, которых я знал когда–либо. Мефодий, пойди сюда.
Входит Петр.
Врач (к купцу).
Посмотри, он, право, похож на Петра Хлебника.
Петр бежит к дверям.
Петр.
Немой, отопри.
Дверь отворяется, Петр убегает. Немой входит и говорит.
Немой.
Это был святой, я видел, когда он вышел в ворота, как сияние окружило его, и он исчез.
Египтянин.
Чудо, немой заговорил.
Купец и врач.
Это он, это он, он скрылся, чтобы люди не восхваляли его.
Занавес
КОНЕЦ
ПЛАНЫ И ВАРИАНТЫ
ХОЗЯИН И РАБОТНИК
Первая черновая редакция
Это было в 70–х годах, на другой день после зимнего Николина дня. В приходе был праздник, и дворнику Василию Андреичу нельзя было отлучиться, надо было быть в церкви — он был церковным старостой, надо было принять и угостить родных и гостей. Но вот последние, дальние гости
— Как же ты, Вася, один поедешь, видишь, закурило как, — сказала жена, выйдя за ним в утоптанные снегом сени. — Хоть Никиту возьми, всё веселее ехать.
— И на что его!
Василий Андреич был немного выпивши, красен и весел, каким он всегда бывал с первых рюмок.
— Право, возьми — дело к ночи. Всё веселей, мне думаться не будет.
— Слышь, Никита, хозяйка велит ехать. Что скажешь?
— Да мне что? Ехать так ехать, всё одно.
Никита был мужик из дальней деревни, уже лет за 50, сухой, здоровый старик. Он всю свою жизнь прожил в людях, подавая всё в дом сначала отцу, а теперь меньшому брату. Теперь он уж 6–ой год жил у Вас[илия] Андреевича.
— Коли ехать, так оденься, — сказал Вас[илий] Андр[еич], глядя на прорванный подмышками и в спине полушубок Никиты.
— Ей, Семка, подержи лошадь, — крикнул Никита во дворе работнику.
— На что его, я подержу, — сказал В[асилий] А[ндреич], | сходя с крыльца. — Ну, поживей.
— Одним духом, — крикнул Никита и, выкинув из саней свои ноги в подшитых валенках, побежал рысью во двор в рабочую избу. Никита тоже выпил нынче, но уже и выспался после обеда и выпил как всегда впору, не теряя ума.
— Ну–ка, Арина, халат давай, с хозяином ехать, — крикнул он, входя в избу и охлопывая с себя снег. Баба подала суконный домодельного сукна халат, Никита снял кушак с гвоздя, втянул в себя брюхо, велел бабе обвести: узенький свалявшийся кушачок и затянулся, что было силы, сунул рукавицы за пояс и выбежал на улицу.
На дворе было за навесами тихо, но на улице мело и снежок мелкий и сухой, морозный, косо и ровно сыпался на сарай, крышу, на дорогу, на хомут, на сани.
— И не холодно тебе будет, Никитушка? — сказала хозяйка.
— Вона холодно, тепло вовсе, — отвечал Никита, садясь на краешек и наперед выпуская одну ногу. Весь гнутый задок был полон спиною Василия Андреича в его двух шубах. Никита хотел взять вожжи, но хозяин не дал их ему. Так Никите осталось только достать кнут в головашках и расправить в них наложенную под сиденье свежемолоченную овсяную солому.
— Совсем, что ль? — сказал хозяин и, не дожидая ответа, чмокнул, и добрый некрупный, но ладный и сытый гривистый жеребец — его недавно задешево выменял Вас[илий] Андр[ейч] у попа — с легким скрипом полоза по дороге сдвинул санки и бойкой рысцой тронулся по накатанной в поселке дороге, не переставал падать, и не успели они выехать из домов, как уж и шапки, и рукава, и спины, и хомут, и грива, и хвост, и седелка были уже засыпаны слоем мелкого морозного снега.