ПСС. Том 29. Произведения 1891-1894 гг.
Шрифт:
Снег всё шел так же, а ветер, как только они выехали изволок, показался сильнее. Он дул им в бок со стороны Никиты и запахивал ему его воротник, и давил его в бок, и засыпал мелким снегом. Наверху местами совсем не видно было дорога, но добрый жеребец, несмотря на то, что местами снег был ему кое–где выше бабки, не изменял хода и легко бежал, изредка пофыркивая и не сбиваясь с дороги.
Оба ездока были возбуждены, веселы и надежны.
— На Карамышево поедем, али проселком? — спросил хозяин.
— Вали проселком, только тут лощинку проехать, а лесом хорошо будет.
Вас[илий]
— Как же, народу сколько ехало от праздника. Тележинские, Никитские.
С полчаса они ехали молча. Никите дремалось. Он совсем было забылся и клюнул носом. Очнувшись, он посмотрел вокруг и вперед себя. Дороги совсем не б[ыло] видно, но лошадь бойко бежала, казалось, по одному направлению.
50
В рукописи описка: снегу.
— Эх, умна лошадь, — сказал Никита. — Киргизенок, тот хоть и крепок, а глуп, а этот, вишь, как человек, умнее человека другого. Знает, где дорога.
— Ну, тоже не больно верь ему. Недаром пословица: не верь лошади в поле, а жене в доме.
— Да, это точно, А Миколавна–то, видно, забоялась, что набьешься один с дороги.
— Известно, женщина.
— Всё веселее вдвоем.
— Известно.
Они проехали с 1/2 часа. Ветер и снег всё усиливались. — Вот только тут не сбиться, а то от колодца уж не ошибемся, — сказал Вас[илий] Андр[еич).
— Доедем, чего не доехать. На такой лошади да не доехать.
— Чего ты?
Вас[илий] Андр[еич] что–то сказал, но ветер подхватил его слова и отнес их так, что Никита не расслышал.
Вас[илий] Андр[еич] не отвечал и заглядывал вперед по дороге. Лошадь шла уже всё время выше щетки в снегу. Снегу в этом году было мало, в поле не больше как вершков на 5, так что везде была дорога. Лошадь шла той же рысью, но уже чувствовались ее усилия, она брала рывом, и сани подергивались с каждым ее шагом. Под шлеёй на сытом заду снег таял, втереть темнела от пота, тоже и на шее и на боках.
— Влево бери, — сказал Никита, — вовсе влево, ты куда забрал. Влево, говорю. Ветер мне в правый бок, а теперь прямо в морду.
Вас[илий] Андр[еич] взял влево, но как только он взял влево, лошадь осунулась по колено и пошла шагом.
Они проехали так молча несколько времени; ветер казался всё сильнее и сильнее и отчаянно трепал полу и воротник Никиты, снег сыпался чаще и косее, трудно было видеть.
— Стой, Андреич! Мы неладно едем. Вовсе неладно. Это что? — сказал Никита, указывая на видневшуюся из–под снега межу, поросшую полынем, который отчаянно сгибался и махался от свистящего в нем ветра. — Стой, говорю, — настоятельно крикнул Никита. Вас[илий] Андр[еич] остановил лошадь, уже вспотевшую всю и тяжело водившую крутыми боками.
— А что? — спросил Вас[илий] Ан[дреич].
—
— Врешь.
— Вот–те врешь. Кабы мы на Ивановском поле были, мы б на зеленях были. Глянь–ка сюда. — Никита встал, взял кнут и стал копать снег кнутовищем и ногой. — Во, глянь — жниво.
— Ну, да всё одно, выедем, только вершину миновать, левее брать.
— Известно, выедем, бери прямо.
Вас[илий] Андр[еич] послушался и пустил лошадь, как велели Н[икита]. Они молча проехали еще несколько времени. Впереди сквозь сетку косого снега, падавшего сверху и подымавшегося снизу всё пуще и пуще, зачернелось что–то.
— Вот и лес Сатинский, — сказал Вас[илий] Ан[дреич].Никита молчал. И почмокал языком. Он видел, что это не лес, видел п[отому], ч[то] ветер пронес оттуда листки не дубовые, а сухие лозиновые. Но он ничего не сказал. Вдруг лошадь стала круто спускаться. Вас[илий] Ан[дреич] хотел остановить.
— Ступай, выедем. Это Машкин верх, а энто не лес, а ветлы. Грушкино, должно.
Действительно, лошадь спустилась — в низочке было по–тише — и тотчас же стала круто подниматься. Только что она поднялась, как то, что казалось лесом, стало перед самым носом. Это точно были лозины, голые с кое–где трепавшимися на них листьями, гнувшиеся от ветра и странно свистевшие и гудевшие.
— Я говорю, Гришкино. Бери влево, по канаве. Вот и рига видать.
Действительно, это было Гришкино. Выходило так, что они сбились влево и проехали верст 8 не совсем в том направлении, к[ак] им нужно было, но все–таки подвинулись к месту своего назначения. До Пирогова, куда они ехали, оставалось верст 5. За ригой они повернули в проулок и выехали в улицу. В улице за ветром было тихо, тепло, дорога была виднешенька, и слышались песни девок у двора. В Гришкине тоже был праздник.
— Друг, стой. До тебя слово есть. А, Вас[илий] Андр[еич], — окликнул встретившийся на улице выпивший мужик.
Вас[илий] Андр[еич] остановился. Мужик подошел вплоть к саням, снял и надел шапку.
— Куда же это тебя бог носит?
— Да мы в Пирогово было.
— Куда же вы заехали–то. Видно, сбились. Что же, заходи. Бражки нашей выпей.
— Некогда, брат Исай, заезжать. Надо ехать до ночи.
— Чего же тут, поспеешь. А то ночуй, куда же на ночь глядя заворачивай, — говорил Исай, хватаясь за вожжу. — Некогда, другой раз заеду. А ты вот скажи, как нам тут не сбиться опять?
— Где же тут сбиться, прямо на Молчановку, как выедешь на большак, сейчас влево, тут и есть Пирогово.
— Поворот–то с большака где, по летнему или по зимнему? — спросил Никита.
— По зимнему. Сейчас как выедешь, тут и есть.
— Поедем, что же, до Молчановки всё доедем.
Поехали дальше. В деревне было тихо, весело от песен; по дороге был виден навоз и пахло им. Но как только выехали за околицу, опять засвистела буря, понесло снизу и упорно мело с занесенной снегом крыши сарая, стоявшего на выезде.
Лошадь шла еще всё бодро, и дорога, казалось, не пропадала; ветер теперь был почти встречь. Поехали ровной рысцой и молча ехали полчаса, час, деревни всё не было.