Псы, стерегущие мир
Шрифт:
Буслай сердито хрюкнул:
– И так три дня отдыхаем.
Чаруня ответила божественным голосом – пение птиц померкло, мир залило теплым нежным светом, души людей окрылились, вознеслись на седьмое небо.
– Разве к вам плохо относятся?
Нежелан расплылся в улыбке, энергично помотал головой: все замечательно. Буслай хмуро пихнул локтем предателя, бросил в безукоризненное лицо:
– Не в том дело. Нам пора домой, люди нуждаются в нашей защите.
Лицо Люта посерьезнело – видно, вспомнил о присяге и долге воина защищать
– Так идите, вас никто силой не держит. Слуги проводят до Предгорий.
– Да, – проблеял Лют, – идите.
Буслай выпучил глаза, даже Нежелан оставил любование чудесным садом, вылупился удивленно.
– Лют, очнись! – взревел Буслай. Чаруня досадливо поморщилась, словно зуб вспыхнул болью, дивные птицы испуганно вспорхнули с изумрудных ветвей. – Эта нелюдь тебя околдовала!
Лют нахмурился, процедил высокомерно:
– Поосторожней со словами. Это не твои сенные девки, а настоящая женщина.
Буслай уловил угрозу, насупился, лицо ожег злорадный взгляд вилы. «И что нашел в этой дуре?» – подумал гридень смятенно. На свете есть и покрасивше, а эта, стыдно сказать, черноволосая, как степнячка, а когда злится, то харя вовсе отвратительная, как у той темной вилы-няньки, токмо бритая. Да еще крылатая. Правда, крылья снимает, но все равно – будто с птицей. Вольга бы назвал заумным волховским словом – перверсия.
– Лют, – сказал он поелику можно мягче, – надо собираться. Помнишь, что ты говорил о воле? Соберись! Как можно отдыхать, когда дом в беде?
Витязь поморщился, отвел взгляд. Буслай с заколовшим сердцем понял – скажет нечто страшное.
– Буслай, – начал Лют медленно, – никогда спокойно не буду смотреть, как мой дом рушат, а родичей убивают. И буду до конца бороться со злом, что придет на земли. Но сейчас не вижу смысла возвращаться.
– Да как так?! – возопил Буслай.
Лют поморщился:
– Хочешь обвинить в трусости или предательстве? Сам знаешь, что не так. Разве я не спустился в Навь, чтобы добыть колдовскую шкатулку?
– Но сейчас…
– Сейчас я ее тебе отдам, – перебил Лют сурово, в глазах полыхнула молния. Чаруня положила ладонь на предплечье воина, изящные пальчики слегка сжались. – Это оружие по воле мысли сотрет в порошок вражьи полчища. Думаю, ты донесешь его и без меня. Моя помощь уже не нужна. Вся слава достанется тебе одному.
Буслай с темным, как грозовая туча, лицом смотрел, как Лют достал из-за пазухи черную шкатулку, взял лакированное дерево с опаской. Лют мигом позабыл о его существовании, впился в вилу обожающим взором. Чаруня ослепительно улыбнулась, покосилась на гридня и бедовика неприязненно: чего стоите?
Буслай осторожно засунул Кни-Бни за пазуху, бросил прощальный взгляд на безмятежное лицо соратника, сдержал крепкие слова. Спросил Нежелана:
– А ты здесь остаешься или пойдешь со мной?
Не шибко бы удивился
Лют не посмотрел вслед соратнику, перед глазами находился прекрасный лик, от нежного существа веяло теплом, холодная дыра в груди заросла, сердце билось часто, радостно. Прошептал ласковые слова: слишком грубые для такой божественной женщины. Лют давился стыдом, но говорил, ведь молчать еще хуже.
Буслая с бедовиком проводила угрюмая темная вила. Смотрела зорко, словно на ловких воров, норовящих спереть хозяйское добро. Гридень ответил неприязненным взором. Лохматая баба устрашающе расправила кожистые крылья, злобно зашипела.
Кони в хрустальных стойлах торопливо сожрали отборное зерно, с кулак величиной, угадывая дальний путь, ослик уныло вздохнул.
– Этого тоже забирайте, – прошипела темная вила, указывая на коня Люта.
– А как же?.. – заикнулся было Нежелан.
– Забирайте! – Вила топнула копытом.
Буслай вздохнул: проклятые бабы! В груди болезненно сжалось, как ни гнал страшную мысль, но с горечью понял: Люта больше не увидит.
Лют застыл, потрясенный величественным зрелищем: в полупрозрачной пелене, окрашенной золотом, застыл дивный город, вырезанный в теле горы. Порядком разрушенный, но мощь, красота зданий восторгала. Витязь оглядывал заросшую тропу, что упиралась в разрушенные ворота: массивные, невообразимо громадные. Время бессильно отступило от искусной ковки, правда, с такого расстояния узор не разглядишь.
Жадно впитывал вид величественных руин жилых зданий, башен, что даже разрушенные – выше княжьего терема. Вид остатков дворца – сердца древнего города – до крайности восхитил. Лют задышал бурно, перед глазами расплылась пелена, подозрительно горячая и мокрая.
Сзади негромко рассмеялись: голос мелодичный, нежный. Лют счастливо улыбнулся, заключил в объятия нежное существо, запах черной копны волос вскружил голову. Жадно, но вместе с тем бережно прильнул к сочным полным губам, блаженно застыл, в груди разлился сладостный жар.
– Где ты была? – спросил он жалобно. – Я чуть не умер, почему ты так жестока?
Чаруня отмахнулась, прощебетала волшебным голоском:
– Ах, хватит хныкать. Меня не было меньше половины дня.
Лют схватил тонкие пальчики, страстно поцеловал, сказал с жаром:
– Что ты говоришь? Каждый миг без тебя длится долгие годы, разве не видишь, я поседел, наверно.
Вила со смехом взъерошила льняные вихры. Витязь обомлел от сладкой дрожи, коснулся грубыми губами тонкой кожи ладошки, такой изящной, с безукоризненными линиями, аккуратными пальчиками со здоровым перламутром ногтей, что так и тянет целовать и целовать.