Птица солнца
Шрифт:
Во всем царстве был только один человек, которому хватало мужества и честности вести себя при царе естественно, невзирая на последствия.
«Он мне нужен, – подумал Ланнон. – Он нужен мне гораздо больше, чем я ему. Все его любят, но только он один искренне любит меня».
Он поморщился, припомнив, как Хай бросил ему вызов. Именно он, Ланнон Хиканус, сорок седьмой Великий Лев Опета, больше страдал от их отчуждения.
«Больше я не отпущу его, – поклялся он себе. – Никогда не позволю ему уйти. – И честно признался, что ревнует. –
Царь задумался о последней поездке Хая Бен-Амона. Неужели дело было действительно таким важным и срочным, что верховный жрец, взяв с собой две когорты своего легиона и пророчицу Опета, отправился на 400 миль, чтобы освятить маленький храм богини в заброшенном гарнизоне на краю Северного царства? Скорее Хай покинул Опет по какой-то иной причине, а в результате Ланнон скучал, раздражался и чувствовал себя одиноким. Хай знал, что Ланнон собирался праздновать свои именины.
Ланнона отвлек топот солдатских ног. Он отвернулся от окна в тот момент, когда в комнату вбежали три военачальника. С ними был центурион в пыльном плаще и нечищенных доспехах. Пыль была в его бороде, покрывала сандалии. Он шел быстро и издалека.
– Мой господин. Плохие новости.
– В чем дело?
– Восстание рабов.
– Где?
– В Хилии.
– Сколько?
– Много. Мы точно не знаем. Этот человек, – префект указал на центуриона, – сам видел.
Ланнон повернулся к усталому центуриону.
– Говори! – приказал он.
– Я был в патруле, государь. Отряд из пятидесяти человек на севере. Мы увидели дым, но когда подошли к шахте, все было кончено. Бараки рабов открыли, гарнизон перебили. – Он помолчал, вспоминая мертвецов со вспоротыми животами и кровавое месиво у них между ног. – Ушли, все, кроме больных и хромых. Этих оставили.
– Сколько?
– Около двухсот.
– Что вы с ними сделали?
– Предали мечу.
– Хорошо! – Ланнон кивнул. – Продолжай!
– Мы пошли за главным отрядом рабов. Когда они вышли из Хилии, их было больше пяти тысяч и они двинулись на север.
– На север, – прорычал Ланнон. – Конечно, к реке.
– Они идут медленно, очень медленно. А по пути все грабят и жгут. Мы шли за ними по столбам дыма и стаям стервятников. Население разбегается перед ними, бросая все. Они пожирают землю, как саранча.
– Сколько? Сколько? – спрашивал Ланнон. – Мы должны знать!
– Они открыли бараки в Хилии, в Тие и на десятке других рудников, и все рабы с полей примкнули к ним, – ответил центурион.
Один из военачальников рискнул предположить:
– Их должно быть не меньше тридцати тысяч.
– Самое малое, государь, – согласился центурион.
– Тридцать тысяч, во имя Баала, – прошептал Ланнон. – Так много! – Но тут его охватил гнев, и он резко заговорил: – Какие силы противостоят им? Сколько легионов?
– В Зенге – два, – сообщил один из командиров.
– Они не успеют, – ответил Ланнон.
–
– Слишком далеко, слишком далеко, – прорычал Ланнон.
– И еще два на южном берегу большой реки.
– Они разбросаны по гарнизонам на пятистах милях. А все остальные распущены? – спросил Ланнон. – Сколько потребуется, чтобы собрать их?
– Десять дней.
– Долго, – выпалил Ланнон. – Восстание нужно подавить безжалостно. Это чума, она распространяется, как огонь в сухом папирусе. Нужно изолировать его и погасить. Погасить каждую искру. Какие еще у нас силы?
– Угодный Баалу, – почтительно сказал один из военачальников, и Ланнон посмотрел на него. Он забыл о Хае. – Он в Синале, точно на пути рабов на север.
– Хай! – негромко сказал Ланнон и замолчал. Его военачальники тем временем горячо заспорили.
– У него только всего две когорты – тысяча двести человек, а ему противостоит армия в тридцать тысяч.
– Не армия, а толпа рабов.
– Но тридцать тысяч.
– Мы не можем вовремя выслать ему подкрепления.
– Было бы глупо сражаться при таком соотношении сил, а высокородный Хай Бен-Амон не глупец.
– Ближайшие резервы в Сетте, на реке.
– Бен-Амон не будет сражаться, – заявил один из них, и все посмотрели на Ланнона, ожидая, что он скажет.
Ланнон улыбнулся.
– Успокойтесь. Бен-Амон будет сражаться. В избранное им самим время, в избранном месте угодный Баалу даст бой. – Улыбка царя исчезла. – Через четыре часа со всеми имеющимися силами я выступаю на подмогу Бен-Амону. Отдайте приказ собрать все расформированные легионы, пошлите гонцов в Зенг.
– Будет сражение? – спросила Танит. Ее глаза горели, губы раскрылись в предвкушении. – Настоящее сражение, как те, о которых ты поешь?
Хай улыбнулся, не отрываясь от столика, на котором писал приказ командиру гарнизона Сетта.
«Собери все войска своей округи за стенами города. Сообщи запасы копий, стрел и другого оружия. Сколько слонов в твоем распоряжении? Прикажи галерам речного дозора бросить якорь в пределах стен и ждать моих приказаний. Сообщи уровень воды в реке. Какие броды доступны для перехода? В шесть дней я прибуду и приму командование. Я намерен воспрепятствовать врагу переправиться через реку и…»
Танит соскользнула с ложа и пересекла палатку. Она подошла к Хаю сзади и осторожно пощекотала ему ухо.
– Мой господин.
– Танит, я очень занят. Это важно.
– Не более важно, чем ответить на мой вопрос, будет ли сражение.
– Да, – кратко ответил Хай. – Да, будет.
– Хорошо! – Танит захлопала в ладоши. – Никогда не видела настоящего сражения.
– И не увидишь, – мрачно сказал Хай и вернулся к приказу. – Завтра ты уедешь на боевом слоне, под охраной пятидесяти человек. Вернешься в Опет до окончания беспорядков.