Птицедева
Шрифт:
Если бы придумывали девиз для жизни – он бы наверно написал: «Иду по жизни, улыбаясь, легко и радостно». Вот такой красавец. А я? Девчонки говорили, что хожу как королева. Еще бы, десять лет тренировок. Рост как у модели. Пластика оттуда же, недаром кроме ОФП (общая физическая подготовка) два раза в неделю хореография. Мордашка – ну, не так, чтобы очень, но необычная, немного монголо-татарская. Но мальчики на меня всегда смотрели с интересом, а может, мне так казалось.
Все началось, когда в самом конце зимних каникул нас организовали в культпоход в театр Юного зрителя смотреть спектакль «Девочка и апрель». Я только вернулась со сборов, идти никуда не хотелось, но Лилька уговорила. И вот в театре мы оказались рядом c Алексеем. Спектакль был лирический, про девочку, росшую
А вот что было дальше, помню отлично. Мы вышли из театра и поняли, что город накрыло стихийное бедствие. Шел снег, не просто снег, он сыпал гигантскими хлопьями, с каждой минутой делая улицу все более непроходимой. Транспорт перестал ходить, а от театра до дома было совсем не близко, и пришлось идти пешком. Почему мы оказались вдвоем в эту пургу, как отстали от остальных одноклассников, не помню, но мы оказались одни. Играли в снежки, позже упрямо брели сначала по колено в снегу, потом выше колен, а когда часа через два, совершенно промерзшие, хотя мороза сильного и не было, мы оказались в начале нашего микрорайона, то идти уже было невозможно – только ползти, так как снега уже было более метра.И это было приключение, 500 метров приключения. Адреналин в крови, как на соревнованиях, и мы по-пластунски, как разведчики, ползем по снегу. Сначала было весело, но потом усталость начала брать свое и мы останавливались, подталкивая и подтаскивая друг друга, но в один момент наши лица оказались рядом и меня поцеловали\он меня поцеловал. Помню свое невероятное удивление – как это, почему, да и поцелуй-то был такой смешной, просто коснулись губ, но все внутри перевернулось. Мы смотрели друг на друга, мокрые, с красными замерзшими лицами, смущенные и не знающие, как вести себя после этого дальше. Сделали вид, что ничего не случилось, и поползли дальше. Мы не дошли до моего дома, а доползли, дверь в подъезд не открывалась, ее засыпало. Мы стояли на крыльце, вернее, на перилах крыльца возле подъезда, не зная, как попасть домой, только через окно, а ведь Лешке еще до дома ползти и ползти. Надо было прощаться, а он смотрел на меня и улыбался.
– Приятно, что ты переживаешь за меня, – стряхнул снег с моей шапки и просто прижал к себе. Что-то невероятное случилось в этом снежном светопреставлении, такого не могло быть. Тем более со мной, в меня влюбились, что ли? А я? Сейчас не могла об этом думать, стряхнула снег с его шапки и стала звать маму. Она тут же появилась в окне, хорошо, что мы жили на первом этаже, в дом я попала через окно. Вот так стихийно или в стихию начиналась моя или наша первая любовь.
Потом были нечастые прогулки вечером, когда мы сидели в заснеженном лесу на дереве, целовались и болтали о планах, об учебе, о разной ерунде, прижимаясь друг к другу, стараясь быть как можно ближе.
Помню, как мне объяснялись в любви.
– Ты такая необыкновенная, ты мне нравишься, королева Ника, очень нравишься. Удивительно, тебя назвали Никой, как богиню победы, и ты побеждаешь, рядом с тобой солнечно.
– В общем-то меня мама назвала Вероникой, наверно, имея в виду больше веру в победу, и это процесс, а не финал. Папа в зависимости от настроения зовет меня Вера или Веро.
– Нет, не вера в победу, а победа, так я чувствую, – он засмеялся и опять поцеловал.- Никогда не думал, что ты обратишь на меня внимание. Ты мне нравилась с самого начала, как я пришел в вашу школу. До сих пор не могу поверить, что рядом со мной такая девушка.
– Не придумывай.
– Нет. Ты – необыкновенная. Ты чемпионка, ты такая удивительная, казалась мне раньше недосягаемой. Такие не ходят по земле.
И мы засмеялись.
– А прыгают на катке, – добавила я.
А я тоже не могла поверить в то, что самый красивый
– Вы удивительно здорово смотритесь вместе.
Я слушала и не верила в свое счастье, вернее, наше. Оно было такое невероятное.
Потом весна, и одних поцелуев с каждым разом становилось все меньше, так хотелось того, запретного. Хотелось, чтобы губы касались не только лица и шеи, чтобы руки касались тела, а не одежды. В общем, понятно – мы и май, зеленая трава и такое счастье обладания друг другом, и его, этого счастья, с каждым разом хотелось все больше и больше.
В угаре любви пронеслись экзамены и выпускной, вопрос с институтом физкультуры в столице отпал сам собой, хотя меня там все ждали с распростертыми объятьями – мои результаты в катании очень улучшались. Если раньше мне было не так уж важно место, вошла в десятку лучших – и ладно, то теперь мне действительно хотелось быть лучшей ради Лешки, он ведь так гордился мной. Я старалась. А вот в столицу уехать уже не хотела. Как я без Лешки и он без меня? Решила, что буду поступать дома, тоже неплохо.
Понимание невероятности ситуации произошло после выпускного, когда произошла задержка. Приговор как расстрел.
– Девочка, у тебя беременность пять недель. Советую не делать глупостей, – говорила врач, – не ты первая такая, родишь.
Я не плакала тогда. Просто то, к чему я так долго шла, что было таким ясным и незыблемым – каток, спорт, тренировки, мое многолетнее существование в фигурном катании- вдруг в одночасье рухнуло. Лешка, как это ни странно, даже не сильно огорчился – думаю, не понял.
– Ты знаешь, поступай со мной, буду помогать, и будем вместе и учиться, и жить, а то там физкультурники будут на тебя пялиться, крутиться, а я ревную. Поженимся, будем вместе всю жизнь, как папа с мамой, как бабушка с дедушкой. Правда, все не так ужасно. А потом ты можешь опять кататься.
Поженились.
Как я училась во втором семестре – не помню, академку взять было нельзя, не проучившись хотя бы один курс. Но с учебой решилось, а вот с рождением сына я оказалась у корыта и утюга, а Лешка как был в институте, так и остался. Сейчас понимаю, не надо правильных слов – молодые, не готовые к семье, не выдержали сложности жизни и тому подобные оправдания. Да, ему хотелось веселья, а не пеленок; песен и вечеринок, а не бессонных ночей, ему было тяжело. Нам по восемнадцать лет, какие дети? Он старался, особенно вначале. Со второго курса ушла в академку, моя жизнь оказалась привязанной к дому полностью, и мы теперь жили в разных вселенных, которые вечером пересекались. Из богини и чемпионки я превратилась в домохозяйку. Он все позднее приходил домой. Часто заходил по делам в общагу и приходил, с удовольствием рассказывая о спорах об искусстве и новых направлениях в архитектуре, потом стал проситься на вечеринки с друзьями. Богиня Ника ушла в прошлое. Нет, он любил меня, еще любил. А потом у сына был грипп, осложнение и в результате ложный круп, скорая помощь, сначала только клиническая смерть и реанимация. Я помню себя стоящей возле отделения и врача, который вышел и сказал:
– Мы боремся, но не знаем, что получится, мозг затронут.
Потом похороны, и я одна, совершенно одна. Никого – ни мужа, ни сына, ни мамы, ни друзей. Вернее, внутри одна, вокруг-то толпились. Воистину одиночное катание. Так и видела себя на катке, танец себе поставила – умирающий лебедь, красивая такая, душевная программа.
Не знаю, кто виноват, но я не могла больше жить с Лешкой. Он продолжал учиться, как и раньше, а я не могла. Та, былая королева и чемпионка, ушла вместе с сыном.
Когда я сказала: «Мы должны расстаться», – очень удивился.
– Ник, нам только восемнадцать. Все впереди, через некоторое время будет легче, все пройдет, ты опять научишься радоваться жизни и будешь той королевой, в которую я влюбился, обязательно будешь.
– Леш, больше нет королевы, нет даже герцогини, а когда будет, не знаю. И будет ли?
– Я буду ждать.
– А сейчас как?
– Буду ждать.
– Это не любовь уже, Леша, нам только восемнадцать, я подаю на развод, королева ушла.