Птицеед
Шрифт:
— Нет. Тебе надо добраться до лодки и уплыть. Ты обещал.
Я обернулся назад и столкнулся взглядом с человеком, смотрящим прямо на меня из только что остановившейся кареты. Распахнув дверь, он спустил одну ногу на подножку, да так и застыл, изучая вашего покорного слугу.
За пятьдесят, с волосами светло-пшеничными, столь… бледными, словно колосья, покрытые мучнистой плесенью, что, казалось, их, густые усы и брови, пушистые ресницы насквозь просвечивало солнце, вот-вот собиравшееся скрыться за очередной дождевой
Широкий нос, большие мясистые губы (верхняя едва видима из-под усов), и сонные глаза, участливые и какие-то влажные, слезящиеся, с красными веками.
Лицо человека капризного, мягкого и робкого, неуверенного в себе. Я бы и не придал значения незнакомцу, если бы он столь невежливо на меня не пялился.
Затем мужчина соскочил на землю, распрямился, и я с изумлением понял, что этот увалень макушкой едва не достаёт крыши кареты. То есть в нём никак не меньше девяти футов! На фут выше Кровохлёба. И я, уже понимая, кто передо мной, внутренне простонал, сетуя, каких сов эти твари все настолько высокие.
Суани!
Он будто прочитал мои мысли и улыбнулся. Мясистые лягушачьи губы разошлись в стороны, растянувшись почти до ушей, блеснули ровные крупные зубы, странно исказилось лицо.
Вот тут я, человек не боящийся Ила, издал придушенный вопль. Потому что это была самая страшная улыбка в моей жизни. Люди не должны улыбаться так мерзко, отвратительно, зло, обещая все кошмары мира.
Оделия резко обернулась, и Айурэ встал вверх тормашками. Треснул и взбесился, дыбом вздымая дома.
Суани, лошадей, карету, а также всех людей, кто оказался рядом в радиусе трёхсот футов, смело чудовищной невидимой силой, оставив от большинства лишь кровавую взвесь в воздухе.
Земля охнула от всего происходящего и ощутимо просела под ногами, лопая брусчатку, пузырясь. Ближайшие здания сложились, ломая этажи, рушась и поднимая тучу пыли. В ужасе кричали выжившие, в небо взмыло облако перепуганных птиц.
Смрад корицы накрыл меня, отбивая нюх и вкус.
Глаза у Оделии были белёсые, губы лиловые, и, схватив за рукав, она потащила меня вниз, к реке.
— Быстрее, Малыш! — Ей пришлось перекатить руну за щёку, чтобы говорить. Она выбросила из сумки колбу с почерневшим солнцесветом. Цветок оказался полностью опустошён.
— Что ты творишь?! Столько людей, Оделия!!!
Странные, затянутые поволокой магии глаза яростно сверкнули, делая её ещё более неузнаваемой, опасной:
— Это Светозарный! Что ты от меня ждёшь?! Чтобы я была аккуратной?!
Я не поверил, и она прочла это на моём лице. Не суани. И даже не вьитини. Сразу Светозарный!
— Это Медоус! Так что бежим. Пока он не вернулся.
Медоус?! А отчего не Сытый Птах со всеми совами Гнезда?!
Но я не спорил. Не время и не место. Леденящая улыбка — весомый аргумент, чтобы перебирать ногами и не думать ни о чём, кроме способа спасти
Лестница, ведущая к воде, растрескалась от удара, но ступени уцелели. Мы скакали через них, пристёгнутый меч Рейна стучал по бедру. Оделия несколько раз оборачивалась, её лицо заострилось, стало неприятным, жёстким и совершенно мне незнакомым. Пожалуй, будь тут моя бабка, она бы обязательно нашла тот самый «порок Ила», его печать, которую постоянно ищет во мне.
— Ты не справишься со Светозарным!
Она отмахнулась.
Вода, маслянистая, с ряской у берега, била о столбы причала, где находились с десяток разномастных лодок. Все сломаны.
— Совы дери! Ладно! Я переправлю тебя, — Оделия увлекла меня за собой к краю.
— Не удивляйся, — попросила она. — Просто не останавливайся.
Перекатила руну под язык и прыгнула в воду.
Точнее, на… воду. Та чуть прогнулась под её башмаками, но выдержала. Я, помянув про себя сов, сделал то же самое. Поверхность была податливой, но держала надёжно, и вокруг моих ботинок расплывалось бледно-жемчужное пятно.
Всё ещё не доверяя происходящему, я сделал осторожный шаг, и он отозвался в небе звуком, словно кто-то робко тронул струны арфы.
На пирсах были люди. Моряки, рыбаки, торговцы, пассажиры — бранились из-за потерянных лодок. Кто-то мокрый выбирался на пристань. Теперь же все взгляды обратились на нас. Не каждый день увидишь колдунов, бегающих по Эрвенорд, словно река не из воды, а изо льда.
А мы как раз побежали, подальше от красноватых скал, над которыми всё ещё висело облако коричной пыли.
До противоположного берега было далеко. Очень далеко. Река, как назло, здесь становилась широченной. Я подумал, что мы на виду у всех. В том числе у того, кого Оделия назвала Медоусом.
Полагаю, картина, особенно для лодочников, плывущих к пирсам, когда мы пробегали мимо их судёнышек, казалась несколько… диковатой. Подозреваю, что некоторые из них сейчас торжественно клянутся, что навсегда откажутся от горячительных напитков.
— Этого заклинания хватит, чтобы мы перешли? — Не хотелось на середине реки вымокнуть до нитки и плыть оставшееся расстояние.
Моя спутница лишь сосредоточенно кивнула.
Мы преодолели где-то четверть пути, когда Эрвенорд в трёх сотнях футов перед нами, шипя змеей, встала дыбом, выросла сплошной стеной. Эта тёмно-серая преграда, чуть прозрачная, пропускающая сквозь себя солнечные лучи, закрыла светило.
А затем она опала, пенным гребнем попёрла в нашу сторону, ломая оказавшиеся на пути лодки, подбрасывая их вверх или подминая под себя.
Нас окружил многогранный объект из матового стекла, по форме напоминающий огранённый бриллиант, и пришедшая волна ударила в него, точно игрок бьёт по мячу, отправляя по невысокой дуге назад, прямо в центр Квартала Пришлых.