Птицеферма
Шрифт:
— Угу, — соглашается спутник. — Да и размер люка не так чтобы походит на главный вход.
— Скорее уж, черный ход, — поддакиваю.
— Запасной.
Тайком улыбаюсь: из нас и правда выходит неплохая команда — можно сказать, фразы друг за другом договариваем. Крепче обнимаю себя руками — от этого мне еще больше не по себе.
— Но почему сейчас эти люди стали часто им пользоваться? — озвучиваю то, что мне не понятно больше всего. Ведь получается, что после убийства Чижа незнакомцы в черном ошиваются поблизости Птицефермы
— Ищут кого-то, — подозрительно уверенно отвечает Пересмешник и плюхается прямо на землю рядом со мной.
— Мы будем сидеть здесь, чтобы поздороваться? — язвлю, хотя и сама не делаю попыток подняться.
Прекрасная идея — посидеть на входе, чтобы наверняка не пропустить хозяев люка. А заодно словить выстрел в голову.
— Еще рано. Они появляются позже.
Фыркаю.
— С чего такая уверенность?
— Я тут неделю шарахаюсь каждую ночь.
Значит, пробираясь в темноте по кустам, мы не столько не хотели светом фонаря привлечь к себе внимание чужаков, сколько опасались «своих». Логично: только-только стемнело — кто угодно может захотеть отправиться к реке искупаться.
— Так с чего ты решил, что они кого-то ищут? — спрашиваю. Медлю, но потом поправляю юбку и тоже сажусь на землю; посильнее натягиваю подол на колени.
— Слышал. Обрывки. «Он», «его», «куда подевался»…
Напрягаюсь. Выходит, где-то совсем рядом с нашим лагерем прячется еще один чужак. Тоже с оружием, надо полагать. И кто же тогда убил Чижа? Охотники или добыча?
Повинуясь внезапному порыву, сама хватаю Пересмешника за плечо.
— Нам надо туда попасть! Выяснить, что это за место!
А тот, вместо того, чтобы заразиться моим энтузиазмом, смеется.
— Не тряси меня, последние мозги выбьешь.
Отдергиваю руку и возмущенно соплю.
— Балбес, — огрызаюсь.
…Балбес…
…Я же говорил, что ты меня любишь…
Снова этот голос, эхо в моей голове.
Я твердо решила для себя, что больше не допущу такой оплошности и не произнесу имя Ника вслух. А вместо этого обозвала Пересмешника балбесом — так, как шутя называла своего друга. Блестяще.
Замечаю, что и мой спутник напряженно молчит. Только что смеялся — и тишина, как рубильник опустили.
— Мы не полезем туда сегодня? — спрашиваю осторожно.
Может, обиделся? Ник не обижался…
— Там заперто, ты же видишь.
— Тогда, когда они выйдут оттуда и пойдут на поиски того, кого ищут.
Замолкаю. Это похоже на то, будто я его уговариваю.
Молчу. Чувствую себя ребенком, которому не позволяют раньше времени вскрыть новогодний подарок, таинственный и манящий своей яркой праздничной упаковкой. И в то же время понимаю, что мой «подарок», вероятнее, окажется банкой с пираньями, чем приятным сюрпризом.
— Без оружия там делать нечего, — высказывается
— Там может быть целый подземный город, — соглашаюсь со вздохом.
— …Слышишь? — Пересмешник мгновенно оказывается на ногах. — Сегодня они раньше.
Слышу: звук — будто упало что-то металлическое, или грохнули чем-то тяжелым. Вскакиваю.
— Туда, — шиплю, сама первая хватая спутника за запястье, чтобы не потеряться в темноте.
Снова царапаюсь об кусты. Зато спрятаться за ними — неплохой план, учитывая то, что незнакомцы бродят по местности с фонарями, и, скорее, обойдут заросли, нежели полезут напролом. Если не заметят или не услышат ничего подозрительного, разумеется.
Хорошо, что я надела темное платье, а Пересмешник, вообще, в черном. Может, пронесет?
Ныряем за кусты как раз вовремя — в люке отчетливо что-то грохает, и уже не возникает сомнений, что его крышку вот-вот поднимут.
— Ложись, — шепчу спутнику, сама распластавшись на земле.
Все равно увидят, если решат посветить в эту сторону. Так что наша задача — лежать и не шевелиться, чтобы ненароком не задеть ни одну веточку.
Пересмешник почти мгновенно укладывается на живот рядом со мной. Теперь я вижу его почти отчетливо — пространство у люка ярко освещено сразу тремя фонарями.
Спутник поворачивается ко мне и показывает три пальца, качает головой. Он прав: к трем вооруженным типам без оружия соваться глупо. В свете предстоящих событий я почти смирилась со своей скорой смертью, но умирать по дурости не хочу.
Киваю в ответ: поняла, не высовываемся, следом не идем; ждем.
Троица с фонарями, должно быть, уже изучила местность вблизи люка до зубовного скрежета. Поэтому незнакомцы даже не пытаются исследовать кустарники, а направляются в сторону лагеря. Тихо выдыхаю.
— …Да где он там может прятаться? — долетает до нас обрывок разговора. — Все проверили.
— Бараки — да, а шахта большая. Не ленись…
Голоса удаляются, свет фонарей исчезает. Становится совсем темно.
Некоторое время молчим, чтобы убедиться, что из люка больше никто не появится. Чувствую, как в бедро впивается край острого камня, но все равно не шевелюсь.
Пересмешник встает первым.
— Пойдем, — зажигает фонарь и направляется к люку. — Посмотрим, что ли.
Выбираюсь из кустов за ним, оглядываюсь в ту сторону, куда ушли незнакомцы. Делаю шаг и оглядываюсь снова. Но вижу лишь темноту.
Пересмешник уже приплясывает у люка, обходит его так и эдак, примеривается.
— Если тут не только современное оружие, но и современные технологии, то если ты сейчас откроешь люк, может завопить сирена, — высказываюсь, пытаясь мыслить рационально. Тем не менее мне самой до ужаса хочется заглянуть внутрь, наплевав на безопасность.