Птицелов

Остапенко Юлия Владимировна

«Теперь — нет, конечно, — подумал Лукас. — Но ты должен был предвидеть такую возможность в дни, когда всё ещё не было определено. Отправляя меня за Марвином, ты знал, что будет, когда я привезу его. И твои решения это не поменяло бы ни на йоту».

— Вот как, — сказал Лукас, застыв от мгновенного осознания собственной глупости. — Так, выходит, я всё-таки справился с заданием святого ордена?

Магистр Айберри велел бы ему убираться, но Дерек не отвёл взгляд. Его руки неподвижно лежали на подлокотниках кресла.

— Я надеюсь

на это, — очень спокойно сказал он.

Лукас коротко выдохнул. Горечь, злость и беспредельное восхищение нарастали в нём бурным валом, сметая все остальные чувства. Как же ты ничтожен, Лукас из Джейдри, с болезненным наслаждением подумал он. Никогда ты не был Птицеловом, и в который раз доказал свою несостоятельность — сам ты никого так и не поймал, тогда как тебя самого использовали столь тонко и умело, что ты едва не сделал того, что от тебя хотели, воображая, будто пошёл наперекор. Если бы я только действительно так и поступил, Дерек, я сам теперь был бы мёртв, и никто никогда не узнал бы, как тихо и аккуратно убраны с доски истинный король и единственный человек, который может это засвидетельствовать.

— Значит, — сказал Лукас, — всё-таки смена династии.

Дерек слегка повёл плечами.

— Я всего лишь доношу до народа волю магистрата. В определённый момент стало неясно, в чём больше нуждается страна: в продолжении исконной династии или свежей крови. Ты не представляешь, сколь бурно обсуждался этот вопрос, в ордене даже наметился раскол. Часть магистрата желает придерживаться изначальных планов, но часть считает, что Артениты изжили себя, и нынешние действия ордена лишь затягивают агонию ещё на одно поколение.

— Значит, тот, кого вы завтра объявите королём Артеном, долго не протянет. Чей он сын?

— Обычный сирота, подошедший по возрасту и сложению. У нас будет несколько месяцев, возможно, даже лет, чтобы определиться с наиболее подходящим претендентом из числа баронов, который станет родоначальником новой династии. Но пустить это на самотёк мы не можем, ты же сам понимаешь. Со времён Стодневного Хаоса бароны совершенно неуправляемы.

— Регент знает об этом?

— Ольвен? Нет, конечно, — Дерек сухо рассмеялся, заметив удивление Лукаса. — А ты думал, кто? Для неё это единственный способ сохранить власть, и вряд ли она успеет понять, что происходит, когда её воспитанник умрёт от одной из множества таинственных детских хворей.

— Но она же беременна? Она могла бы заявить, что этот ребёнок от покойного короля и…

— Беременна? — удивился Дерек. — Вот это новость. Кто тебе сказал?

Лукас молча кивнул. Значит, Ольвен решила не рисковать и предпочла синицу в руках. До чего же сговорчивой оказалась эта вздорная сучка, когда запахло жареным… Лукас теперь ясно понял, почему смерть короля повесили на Алектио, а договориться предпочли с ней.

— И завтра она присягнёт в Круге?

— Да.

— Безутешная вдова с новорожденным племянником на

руках. Молодая королева, заменившая мать ребёнку, чья родительница пошла против воли короля земного и небесного, — Лукас кивнул, отдавая замыслу должное. — Теперь понятно, почему пропуск на это представление стоит три серебряных.

— Не только поэтому. Толпа смердов на присяге нам также не нужна.

— А вот это просчёт, преподобный Дерек. Именно смерды более других склонны пускать слезу на ярмарочных балаганах. Но не переживайте, чернь столпится за воротами и всё равно прознает о представлении.

— Разумеется.

Лукас поклонился ему.

— Если вы позволите, ваше преподобие, я прошу разрешения покинуть вас и не отвлекать более от государственных дел.

— Лукас, я надеюсь, ты сказал мне правду.

Он замер, но на лице не дрогнул ни один мускул.

— Я верю тебе, — продолжал Дерек, — но кое-кому твоего и моего слова будет мало. Они захотят убедиться. Сейчас мои люди проверяют места, в которых мог укрыться Марвин из Фостейна. И если его там не окажется, если ты сказал правду — что ж… значит, так и должно было быть. На всё воля Единого, в конце-то концов.

Лукас слушал, склонив голову. Потом сказал совершенно бесстрастно:

— Я готов поклясться в Священном Круге, если преподобный отец сочтёт меня достойным.

— Ты не можешь клясться, Лукас. Ни в этом, ни в чём-либо ещё. Лишь чистый духом может присягнуть в Круге, остальные умрут, не успев раскрыть рта. А ты совершил омерзительное преступление против Бога.

— И не одно, — согласился Лукас. — Впрочем, полагаю, её величество королева Ольвен намного более чиста?

— Ольвен уже третью неделю отбывает епитимью, при одной мысли о которой мне хочется сложить с себя сан, — признался Дерек, и его слова прозвучали почти искренне. — Иначе о присяге и речи бы не шло.

— На что люди только не идут, чтобы сохранить видимость власти, — заметил Лукас.

— Возможно. Но мне хочется верить, что в глубине души она жаждала этого очищения.

Это уж было слишком даже для Дерека. Лукас криво улыбнулся, но если магистра Айберри и задела столь явная непочтительность, то он этого ничем не выдал. А чего ты хотел, Лукас Джейдри? Не тебе упрекать других в лицемерии.

— Любопытно, — проговорил он, не пряча сарказма, — ведь лгущий в Священном Круге умирает на месте, так?

— Без сомнения.

— А что будет, если войти в Круг и сказать: «Я сейчас умру»? Если это ложь, изрёкший её должен немедленно умереть. Но тогда получится, что он не солгал. А раз не солгал, то не должен был и умереть. Вряд ли Единый допустил бы существование такого парадокса, как думаешь? Это было бы слишком сумасбродно с его стороны.

— Кто тебе сказал, что Бог не сумасброден?

— С возрастом ты стал таким скучным, Дерек.

— Ты же сам говорил, что служение вере убивает в человеке чувство юмора.