Звук от звука, плоть от плоти,Легкий бред врожденной хвори —Остывает жаркий полденьМоего Причерноморья.Остывает, оседает,Косточки перемывает.Подмосковный дождик хлынет,Проберется через шторы,Слаще пепельной полыни,Горше тлена филофоры.Бьется илистый источникС незабудкой на груди.Север. Западный, восточный,Ясный север впереди.
«Хорошо кулаком по столу…»
Хорошо кулаком по столуВрезать так, чтоб попадали полки,Чтоб,
как чайки, взлетели осколки,И жена побледнела в углу.Все же лучше забиться под стол,И, подобно старинному греку,Загорланить: «Ищу человека!»И запеть: «В этом зале пустом…»И услышать: «Вылазь, дуралей,Неприличны комедии эти,Смотрят дети, притихли соседи,Не себя, так меня пожалей!»
«Едва появилась, повисла…»
Едва появилась, повисла,Едва отразилась звезда,Исчадия здравого смыслаРасстались со мной навсегда.Немного помедлив на ивах,Распались на гомон и гам…Лягушкой святая наивностьПришлепала к самым ногам.Но это не важно, а важно,Что прыгает мой поплавокВ реке вечереющей, влажной,Мечтательной, словно зевок.И странно: за многие годыСтараний, сомнений, тоскиНе выросли ни на йотуИзвечные эти мальки.Все те же простые обманы —Подергает, прыскает прочь…Но вот из травы и туманаОгромная выросла дочь.И мы на заслуженный ужинИдем, торопясь и дивясь, Домой.И никто нам не нужен,Ни окунь, ни щука, ни язь.
КАЧЕЛИ
И. Даньшину
А если знаем сами,То и начнем с нуля:Сведем концы с концами,Получится петля.И петельку набросим,Поскольку есть сосна.Вперед качнешься — осень,Назад летишь — весна.Приладили дощечкуЗа несколько минут.Назад качнешься — речка,Вперед качнешься — пруд.И зеленели ели,И пели небеса,И мы подзагорелиЗа эти полчаса.
«Из кромешного болота…»
Из кромешного болота,Где за днем не видно дня,Знаю, милостивый кто-тоТащит за уши меня.Избавление от грузаПри болезненном рывке…Может быть, качнется музаСтрекозой на поплавке.В поднебесье полусонномНакаляется гроза.Может быть, дохнет озоном.И раскроются глаза.Пропадайте эти кочки,Если пастбища душиКак весной в саду цветочки,Вероятно, хороши.Значит, стоит лезть из кожи,Если благо впереди…Кто-то, милостивый тоже,Мрачно молвит: — Погоди!В самом деле, — пес несетсяИз кустарника ко мне,Уши светятся на солнце,Брюхо тощее в дерьме.Где-то бегал, где-то рыскал,Где-то вспугивал утят…Лягушата, словно брызги,Из-под ног его летят.В вечереющем лиманеОтразился лунный ноль,Растворяется в туманеЦапля, острая, как боль.И, на месте оставаясь,Белый верх и темный низЗаживо размежевались,Намертво переплелись.
«Проносятся без остановки…»
Проносятся без остановки,Теряя эхо, поезда.Глухая станция ОбновкиСтоит, как полая вода.Помечена двумя огнями,Она таит порядок свой,Вдрызг
занесенная дождямиИ ослепленная листвой.Там кассы темное окошко,Корзина, чемодан и тюк,Старушка там на курьих ножкахИ в макинтоше крупный тюрк.Сквозь капли на холодных веткахВидны железные пути…Дрожат окраины под ветром,И ни проехать, ни пройти.
«На что мне этот город, где…»
На что мне этот город, гдеНи спрятаться, ни заблудиться,Где на холодных стеклах лицаДрожат, как блики на воде.Но в парке соловей поетПо вечерам. НапропалуюБубнит, хихикает, целуетИ временами залпом пьет.И, удивительный такой,Поет, затасканный, избитый,Слезами жгучими политый,Как роза, ирис и левкой.Сжимает ветку в кулакеНад гулким зданьем туалета,Где лампочка дневного светаТрещит на белом потолке.
«В один прекрасный полдень золотой…»
В один прекрасный полдень золотойКромешный мрак сменился темнотой.Приметы проступают понемногу.Прозрачна форма, светоносна суть,Напорешься на сук — не обессудь,Улыбку различишь — и слава Богу.
ФЕОДОСИЯ
У автостанции в собореВ прозрачном стариковском хореМерцали царские врата.Рукав широкий пролетал,Угадывался лик пречистый,Под солнцем высыхал порог,Где, загорелы и плечисты,Молчали, сдвинувшись, туристы,Смотрели в светлый потолок.Где я, проезжий и ничей,В то голубое воскресеньеТомился бременем вещейВ мечтах о камере храненья.
«Креститься все-таки не стал…»
Креститься все-таки не стал,Свой крест расшатанный таская.Что было дальше — опускаю,Но только холмик — без креста.Синицы тенькают окрест,Ссыхается пустой колодец,Сидит на холмике уродец,И горькую крапиву ест.Все, что осталось от меня.Душой не назовешь, ни духом,Сидит в тоске, свернувшись ухом, —Зародыш? Выкидыш? Свинья?Ему бы чем-то надо стать:Жучком, сучком, болотным газом…И лишь на небо путь заказан,Поскольку холмик без креста.Кругом пирует красота,Толпится жизнь, непобедима,Здесь все съедобно, все едимо,И всяческая суета.Ни кость, ни плоть — прозрачный хрящикКачает скорбной головой…Но памятью моей пропащейВдруг озарится лик его,Когда меж пиршественных щек,Сквозь жизнь, чужую, как малина,Пахнет прохладою клочокЛинялого ультрамарина.Сирени запах на закате?Снежинки тень на голом льду?Быть может, речка, может, платье,Или глоток воды в бреду…
«Кипарис на бугорке…»
Кипарис на бугорке,Бабка с баночкой в руке,Над горой гора темнеет,Как вельможа в парике.Хлещет серая волна,Ближе к вечеру виднаДорогого золотогоБанка кислого вина.Лает, выспавшись, кобель,На апрельскую капель,Звуки, тая, улетаютДалеко, на Коктебель.Пахнет мокрой дерезойИ разгромленной грозой,Штормом вынесло копейкуИ колечко с бирюзой.Месяц, круглый, как зевок,Вышел — только и всего.Не подумаешь, не скажешь,Не попишешь ничего.