Птичий грипп
Шрифт:
– А-а-а… Какие звери! – малолетка (его все звали Кризис) взмахом головы отбросил черный капюшон.
Тетка подхватила сумки, беспорядочно шпаря на невнятном дачном диалекте:
– А мне выходитя, пропуститя…
Она бегом соединилась с другими пассажирами, которые, очнувшись от спячки, шипя и толкаясь, штурмовали дальние двери.
– Ну и хули ты к нам приехал, гнида черножопая? – спросил Релтигов вкрадчиво. – Разве я к тебе в горы еду?
Он издал храп, втянул сопли и плюнул.
Старик подскочил, воздевая бровь в желтоватой, отекающей на глаз харкотине. Данила с блеском фокусника
Подскочила пассажирка. Она распахнула куртку в стороны. Секунду она ловила воздух, лицо ее стало румяным. Она гортанно закричала и шагнула, заслоняя старика. Она задрала блузку и обнажила живот. Выложенный пенопластовыми кирпичиками. К солнечному сплетению тянулся тонкий провод. Нырнула рукой под блузу…
– Жопа-а! – выдохнул скин-малолетка, и рванул в ближнюю дверь.
Они бежали из вагона, еще быстрее, чем бежали только что обыватели-пассажиры. Степан обнаружил, что ноги уносят его сами, как волны бури, с невероятной скоростью.
Они проскочили несколько вагонов. Поезд затормаживал. Выпали на станции «Лось».
Курили, ругались, тьма пахла растертым смородиновым листом.
– Ну правда, не надо ниче… Зачем? Нарваться так просто! – возбужденно щебетала единственная среди них девушка, сигарета подсвечивала русый зачес. – Может, другие методы?
– Молчи, женщина! – одернул Релтигов.
Они стояли на станции «Лось» и спорили: реальная была шахидка или с бомбой-игрушкой – отпугивать всяких контролеров…
В область поехали еще раз спустя неделю.
Озеро было окружено мелкими кустарниками. С двух сторон высились заросшие травой холмы.
Входили в воду, увязая ступнями в красноватой глине. Переплывали озеро наперегонки. Обсыхали на солнце, делая гимнастику со вскидыванием рук. Пухлый Степан ощущал себя неуютно.
Сомкнулись тесным и голым, не считая плавок, кругом, и каждый выпил медовуху, налитую из обычной магазинной баклажки в деревянную выдолбленную чашу.
– Лада рада! Велика и красна Лада! Млада Лада! – загудели мокрые губы.
Медовуху закусывали пшенкой с изюмом и курагой из другой братины, откуда черпали общей металлической ложкой.
Наломали ветки кустарников. Релтигов поднял канистру с бензином и облил траву. Бросил спичку. Из травы вспорхнула горящая бабочка и упала коричневым прахом. Огонь жарко задышал, теряясь среди солнечного света.
Потом они соревновались: кто дальше прыгнет через костер. Победителя целует девушка с челкой. Она купалась без лифчика. Степан прыгать не стал.
– Сегодня Настя не моя чувиха. Она сегодня богиня Лада! – угадав удивление Степы, сказал ему Данила.
Груди у Насти были маленькие, но упругие, в застывших каплях воды. Жирный слепень присел ей на грудь, и она со звонким смехом его убила, а потом все время украдкой почесывала краснеющий сосок.
Дальше всех прыгнул бородатый парень, тот самый, что на «акцию» в электричке нахлобучил шляпу. Он был без шляпы, с лысой потной башкой. Гикнул, размахнулся всем телом и переметнулся диким комом далеко-далеко через пламя, чуть его
– Хорэ, – остановил его, мрачнея, Данила.
Потом они сидели у костра, жрали, хвастали, шутили, по кругу пошла водочка. Замолчали.
Данила сказал тоном заговорщика:
– Поздняя ночь. Америка. В машине едут трое. Индус, еврей и нигер.
Все легко засмеялись и ощутили, как от их смеха сгущается ночь.
– Видят, ферма светится. Подъехали. Фермер говорит: у меня есть для вас гостевая, но только с двумя кроватями, третьему идти в хлев, уж выбирайте, кому. Пошел индус. Возвращается: «Не могу я там спать. Корова». Ну, священное ихнее животное. Ладно, пошел еврей. Вернулся. «Я не могу. Там свинья». Нечистое животное. На сеновал нигер пошел. Проходит пятнадцать минут. Стук в дверь… На пороге… – Данила потрепал девушку по челке: – Свинья и корова…
Хохот взлетел над костром, пробежал по воде, укололся в кустарниках, мягко стукнулся о холмы, колыхнул травинки и вернулся эхом. Настала ночь.
Неверов понимал: общаться со скинхедами – это мрак. И все же он поехал в Подмосковье в третий раз. На концерт группы «Свастика Стасика».
Концерт устроили в колхозном амбаре, где когда-то хранилось зерно. Съехалось человек пятьдесят малолеток.
Певец Стасик скалился. В честь него называлась группа, был он мужик лет тридцати, при белом балахоне, который в сочетании с выбритой головой делал его похожим на кришнаита.
Загремели барабаны, завыла электрогитара, певец возопил: «Ой-ой! Ой-ой!», и малолетки бросились в пляс.
Бойцы белокурые нашиШагают свободно и храбро…Я чувствую: стать мне папашейПора бы, пора бы, пора быСына моего! Ой, ой!Ой, ой!Они плясали, сталкивались, орали. У одного потекло из расквашенного носа, другой споткнулся и получил удар в голову.
Чернеют стада тараканьи,Как будто Россия их Мекка,Клянутся они на Коране,Что жизнь для них будет помехаСына моего! Ой, ой!Ой, ой!Он гибко извивался под балахоном, певец, так что Степан предположил, что белые ткани скрывают не тело, а верткий скелет.
Весенние сраные скидки! —Меня доконала реклама…Нет, лучше весенние скинки!Одна из них в будущем мамаСына моего! Ой, ой!Ой, ой!Степан смотрел на концерт со стороны. На дистанции от пляшущих стоял и Данила, сложив руки замком между ног. С ним была его девушка Настя, хмурая напоказ, в открыто дурном настрое.