Птичка по имени Авелин
Шрифт:
Впрочем, «воры» на этом не успокоились. Кражи стали всё чаще, только у приспешников Люциуса, кроме драгоценностей, пропадали еще важные документы.
Ральф был мной доволен, он осыпал меня подарками, относился ко мне, словно к хрупкой вазе, а я всё больше понимала, что он меня просто использует. Мне не слишком-то нравилось шариться ночами по чужим шкатулкам и бюро. Я бы и хотела вернуться к прежней беззаботной жизни… но было уже поздно. Как говорил мой муж – ополченец стал Черной королевой. Я всё больше узнавала о Северном – так называли люди принца Вазилевса. Он был еще юн, едва ли старше меня, но очень упорен. И окружали его верные сторонники.
Я не совсем дура, несмотря на то, что вышла замуж за графа Волорье
Поэтому Ральф и его столичные друзья всеми силами старались убедить короля назначить наследником младшего принца, а на Севере собирали войска и нанимались убийцы. Мне же приходилось очаровывать нынешнего короля… и, на всякой случай, попробовать подружиться с наследником.
Люциус меня откровенно пугал своими сальными взглядами и гадкими шутками, но черты он не переходил. У него было достаточно любовниц помимо строптивой графини Волорье. Ада, тоже побывавшая в его постели, заявила, что никогда больше – но в подобности посвящать отказалась. Что ж, тем лучше для меня.
В целом, я привыкла к такой жизни, и даже в ночных вылазках в чужие дома я научилась находить удовольствие: после них Ральф бывал особенно нетерпелив и жаден до удовольствия. Его возбуждал риск. К сожалению, я уже стала для него слишком привычным блюдом. Несколько раз я находила у него в карманах записки с тонким цветочным запахом, написанные женским почерком. Первый раз я устроила безобразный скандал, после чего Ральф не разговаривал со мной почти две недели. Напрасно я плакала и умоляла его объясниться. Он сказал только, что это – его личное дело, и не всяким там аптекаршам лезть в это. Я разозлилась и начала кричать о разводе. Ральф напомнил мне о клетке.
Я бы хотела, чтобы он когда-нибудь испытал мои мучения на себе. И клетку тоже. И это гадкое, неизбывное чувство одиночества, когда тебе никому невозможно рассказать о своей боли, и можно только тихо плакать в подушку.
Мы помирились, конечно: ведь Ральфу нужно было, чтобы я передала одному из его знакомых записку так, чтобы никто ничего не знал. Но в тот период во мне что-то умерло. Я поняла, что люблю его не так, как раньше. Да, я думала о разводе, но отказалась от этой мысли. Что мне это даст? Я больше не буду признанной красавицей королевского двора, мне придется покинуть Ранолевс. Жизнь больше не будет такой веселой. К тому же я опасалась, что муж скорее убьет меня, нежели отпустит: слишком много лишнего я знала.
Скорее всего, Ральф мне изменял, но волновало меня это всё меньше. Пусть развлекается. Я знала, что он всегда возвращается ко мне. Он никогда не расстанется со мной по доброй воле: слишком я ему нужна.
А потом все изменилось.
Король Раймонд IV умер от сердечного удара. Люциуса, согласно воле покойного отца, объявили новым королем Ранолевса.
28. Флакон
В саду шумно и весело. Гуляют придворные, то тут, то там мелькают кружевные зонтики и перья на шляпках. Я рада тому, что вокруг короля всегда много народу. Так проще переводить в шутку его назойливые ухаживания.
Не первый раз и, боюсь, не последний, он напоминает мне о том, что желает видеть меня в своей постели.
– Эва, вы обдумали мое предложение?
– Ваше величество, я не могу. Я люблю своего мужа.
– Не стоит строить из себя недотрогу. Наше терпение не безгранично.
Люциус упорно говорил о себе во множественном числе. Это раздражало и смешило.
Несмотря
Шантор же поспешил увести Аду в свой северный замок. Его маленькая супруга неожиданно оказалась беременной. В таком положении чем дальше от дворцовых интриг, тем лучше. Мне не хватало подруги, но я была за нее рада.
Несмотря на то, что я уже больше года не принимала противозачаточных отваров, у меня так и не было детей. Видимо, организм был не способен уже зачать. Конечно, я переживала. Ральф же только отмахивался и говорил, что так даже лучше. Дети ему не нужны. Слишком опасная стала жизнь, может, потом… Когда к власти придет Вазилевс. Я молчала – а что я ему скажу? Я теперь вообще не уверена, что хочу ребенка… от него.
Столица живет своей жизнью. Люди танцуют на балах. Люди ходят по улицам. Люди варят яды в своих подвалах и убивают друг друга по ночам. Люди изменяют своим супругам.
Сабрина Дормез громко, так, чтобы я слышала, рассказывает подругам, что граф Волорье неутомим в постели. Настоящий жеребец. Мне почти не больно, немного даже смешно. Эта дура действительно думает, что я буду выяснять отношения, устрою скандал? Нет, я просто сообщаю Хлое, которая сейчас при дворе, что муж подцепил где-то постыдную болезнь, и я не допускаю его до своей постели, пока он не вылечится до конца. К вечеру об этом будет знать весь двор. Ральф, конечно, будет орать, но это уже не мои проблемы. Пусть орет, мне плевать. Мне не до его оскорбленного самолюбия.
У меня много задач, и вовремя уклоняться от чересчур загребущих рук Люциуса – одна из самых простых. Ральф велел мне искать доказательства того, что король Раймонд умер насильственной смертью, и я пользуюсь любой возможностью, чтобы подслушивать, подглядывать, запоминать чужие слова. Я уверена в его правоте, я даже догадываюсь, какой яд могли использовать преступники. Да, придворный лекарь не нашел следов отравления, но это не значит, что их не было. К примеру, экстракт крайне редкого папоротника с Ильенских островов мгновенно останавливает сердце при испуге. Ничего сложного: напоить короля, а ночью напугать его – вот и нет человека. Причем пить вино с добавленным ядом мог хоть весть двор – а умер именно тот, у кого проблемы с ночными кошмарами.
Короля было жаль, он мне нравился. Умный и спокойный старичок, хоть и излишне нервный в последние дни. Да, жаловался на дурные сны, на то, что быстро устает. Выписал себе лекаря из Ниххона. Согласно моим книгам, которые я в последние дни изучала более, чем тщательно, страхи короля и его усталость могли свидетельствовать о сердечной недостаточности, но выглядел он бодренько. Словом, подозревать при дворе, возможно, и подозревали, но никто ничего предъявить не мог.
В конце лета мне пришло письмо из Эльзании. Тетушка Агнесс, которая заменила мне мать, умерла. Аптечная лавка осталась в наследство мне. Я проплакала несколько дней, умоляла Ральфа отпустить меня если уж не на похороны, то навестить родных, но он жестко заявил, что ему я всяко нужнее, чем родственникам, которым несколько лет было на меня совершенно плевать. Времена были такие, что Северная коалиция и дня не могла прожить без своей лучшей шпионки. Я никуда не уехала, конечно, потому что спорить с Ральфом бессмысленно: он может сделать всё, что угодно. И в кандалы заковать, и в клетку, и еще что-то придумать. Я уже давно не питала иллюзий по поводу своего брака. Любовь? А была ли она – любовь? Мы беззастенчиво использовали друг друга. Все деньги, которые попадали мне в руки, я отправляла в Эльзанию сначала тете, потом дядюшке Амбруазу, оставив себе лишь небольшую сумму на случай побега.