Птицы небесные. 1-2 части

Афонский Монах Симеон

— Это иеромонах из одного северного монастыря, отец Ксенофонт! Прости, батюшка, что не удалось спросить у тебя благословения на посещение! Все произошло так внезапно…

— Понятно, заходите, — пригласил я гостей в келью.

После того как мы поприветствовали друг друга и расселись на деревянных чурбаках у маленького столика, геолог продолжил свой рассказ:

— Этот иеромонах услышал от архимандрита Пимена, что вы здесь открыли лаврский скит, и попросился принять его в братство. Мне кажется, что нам он подходит…

Я поглядел на иеромонаха. Он смотрел на меня во все глаза. Парень был на голову выше меня ростом, сутуловатый, большелобый, с длинными

руками и ногами, медлительный и стеснительный. Во мне возникло смущение от болезненного вида его лица. На мои вопросы иеромонах ответил, что его сердце очень расположилось к уединенной жизни, а на мои доводы о непростых условиях горной жизни он отвечал, что их не боится. Конечно, для скита еще один иеромонах был бы очень кстати, так представилось мне. Если он возьмет на себя сельские требы, то у меня появится возможность полностью уединиться в горах. На такое предложение новый кандидат в братство быстро согласился, и мы условились так: если игумен отпустит его, то он может поселиться в скиту вместе с послушником Павлом на предложенных условиях. Договорившись с геологом, что через месяц спущусь на Решевей для посадки огорода, я проводил своих гостей. Они, переговариваясь, стали уходить вниз по склону, пока свист соловьев не заглушил их голоса. Я долго смотрел им вслед, понимая, что начался новый этап в моей жизни. Уединение, о котором я безпрерывно просил Господа, становилось реальностью.

Господи, поистине невыразимо счастье той души, которая постигла свою причастность Твоей вечности и получила дар безпрерывно молиться Тебе и даже созерцать Твою славу, Боже, и постигать Тебя, неизменного в благости, красоте и истине. Избавь меня, Иисусе, от безпамятства и кружения в помыслах. Даруй мне драгоценную память Божию — всегда помнить Тебя, свет моей души, истинного Друга и настоящего Благодетеля.

«ПРЕСВЯТАЯ БОГОРОДИЦЕ, СПАСИ НАС!»

Кружение в помыслах есть темнота моя, Боже, ослепляющая мои духовные очи, жаждущие созерцать Тебя духовным созерцанием и постигать Тебя благодатным разумением. Не нашел я, Господи, в себе жизни своей и так оказался на свалке мира сего, духовно нищий и душевно нагой. Только теперь я услышал святой зов Твой, дабы сердце мое вернулось к Тебе, Источнику всякой жизни, ибо Ты и есть его вечная Жизнь.

Истинная любовь не поддается воображению, хотя она проявляется в мире людей. Ее природа запредельна всяким помыслам, но отличительные признаки любви — неизменность и постоянство жертвенности и сострадания, по которым мы узнаем ее.

Война в Абхазии закончилась, но военные неурядицы продолжались. На границе с Россией скопились толпы беженцев, желающих выехать из Абхазии. Им приходилось стоять и в жару, и под проливным дождем по нескольку суток. Выезд из страны был запрещен всем мужчинам до пятидесяти пяти лет. Очередь к пропускному пункту на мосту через реку Псоу двигалась крайне медленно. Терзаемый помыслами о том, жив ли еще мой отец, и желая получить весточку от старца, я передал письма с иеромонахом, надеясь получить ответ. Но даже это оказалось делом не только непростым, но и очень опасным. Не имея возможности пройти границу в Россию на пропускном пункте, люди переправлялись ночами через пограничную реку, где нередко стреляли. Так переходить границу пришлось и моему гостю.

К концу апреля стало теплеть, и весна потоками солнечного света хлынула на мою поляну. Подснежники, примулы и ландыши усыпали горные склоны. Пришла пора

огородных работ, и я спустился в скит. В один из страдных дней меня окликнул взволнованный мужской голос:

— Батюшка Симон, скорей помогите! Марии очень плохо!

Это пришел пасечник Николай, второй хуторянин на Решевей. Из его сбивчивого рассказа я услышал, что соседку он нашел утром на полу без сознания. Несмотря на все его усилия, а также старания прибежавшей со Псху сестры пострадавшей, они не смогли привести больную в сознание. Захватив с собой все необходимое для соборования, я отправился к несчастной старушке. Она без движения лежала на кровати, и только дыхание говорило о том, что больная жива. Сестра, вся в слезах, приподняла руку несчастной, и та без-сильно упала. По всем симптомам, с ней случился инсульт. Я начал соборование. Сестра подпевала где могла, не переставая проливать слезы. К окончанию соборования Мария открыла глаза и осмотрелась. Но узнала она нас или нет, мы не могли понять. Родственница стала спрашивать старушку, узнает ли она ее. Та кивнула головой в знак согласия.

— Спросите у Марии, сможет ли она причаститься, — сказал я моей помощнице.

Больная в ответ вновь кивнула головой. Приготовив все для причащения, я попросил сестру немного приподнять голову парализованной женщины.

— Скажите ей, чтобы она открыла рот!

Несмотря на наши уговоры, старушка не раскрывала рта. Моя помощница пыталась разжать ей зубы, но не смогла:

— Да у нее зубы стиснуты!

Наконец мы с усилием чайной ложечкой разжали сведенные зубы больной, и она смогла проглотить Причастие. Дыхание ее стало ровным, с лица исчезла одутловатость.

— Пусть Мария спит, я приду ее проведать завтра утром, — на прощанье сказал я, перекрестив больную крестом.

Утром меня встретила радостная сестра, говоря, что больная встала. Я обнаружил ее сидящей на кровати. Она улыбнулась, когда я благословил ее.

— А говорить вы можете, Мария?

Старушка кивнула головой.

— Расскажите, что с вами произошло.

— Вот так это, вот так это… — затараторила она.

— Батюшка, она может говорить только эти слова, а по-другому у нее не получается! Наверно, ее Господь за болтливость так наказал… — предположила сестра.

— Тогда давайте попробуем послужить молебен Матери Божией о здравии! Мария, вы будете подпевать? — спросил я.

— Вот так это, вот так это! — выразила согласие старушка.

Мы начали молебен, сестра подпевала припевы. Больная слушала и молчала.

— Пожалуйста, Мария, попробуйте спеть припевы!

Мои просьбы как будто дошли до ее сознания. Она четко и внятно пропела: «Пресвятая Богородице, спаси нас!»

— Так вы уже можете говорить? — порадовался я.

Помощница стояла, удивленно раскрыв глаза.

— Вот так это, вот так это… — в ответ услышали мы.

И вновь, каждый раз, когда нужно было петь, она чисто и ясно подхватывала припевы, но при этом больше не произносила ни одного слова, кроме «вот так это, вот так это…».

По воскресеньям больная с радостью причащалась и подпевала на молебнах. Постепенно к ней возвратилась речь, здоровье ее окрепло. Только левая рука осталась слабее правой. Через две недели Мария уже трудилась на своем огороде, приветствуя меня счастливой улыбкой. Простую беседу она вела свободно. Но когда требовалось поговорить о чем-то сложном, то снова сбивалось на свое «вот так это, вот так это…». К ней переехала из Сухуми жена старшего сына, гречанка, с маленькой девочкой, и теперь соседка впервые обрела счастье после кончины Ильи.