Птицы небесные. 1-2 части
Шрифт:
Сердце, истерзанное скитаниями, испытывает сильные мучения, не находя себе места в этом переменчивом мире, не ведая пока еще, что только в Господе находится ее покой и совершенное отдохновение от всех забот и тревог. Кроткая душа плачем выражает свои стенания, а гордая — изрыгает проклятия всему, что существует. Тяжко оставаться наедине с самим собой, не находя нигде места, куда можно уйти от самого себя. Непросто открыть душе, что единственное место, где она может найти цель и смысл своего существования, — это Бог, Который живет в ней самой. В этот период лишь вера укрепляет ее, а надежда дает ей возможность жить, уповая на милость Божественного Промысла.
ЖИЗНЕННЫЙ УРОК
Выбирая пути без Христа, мы выбираем пути заблуждений. Чем дальше они уводят нас от любвеобильного
Невозможно убежать от Бога даже сотворив тайное зло, ибо, убегая от милосердия Божия, попадаем к Богу справедливому, воздающему по справедливости. Совершая добро, не следует искать само добро, но необходимо постичь Творца этого добра, истинного Бога, ибо если мы не найдем Его, то утратим все наше добро. Бог так осторожно и чутко проникает в душу, привлекая ее к Себе, что душа искренно полагает, что это она нащупывает свой путь к Богу.
Однажды, в конце по-летнему жаркого сентября, Виталий Иванович предложил мне поехать с сотрудниками Экспедиции на самую дальнюю сейсмостанцию в одно из ущелий Памирского тракта, о котором он говорил, что это лучшее из всего, что он видел в Таджикистане. Я уже знал от геологов, что живописнее дороги на Памир другого места нет, поэтому сразу же согласился. Мы взяли спальники, продукты и на экспедиционном вездеходе отправились в путь. Осень только пришла в этот горный край. Ореховые деревья золотистыми шарами сияли по долине. На речных обрывах пламенели костры кленов. Желтеющие тополя, словно восковые свечи, горели вдоль дороги под куполом бездонных небес.
Вход в узкое ущелье с рельефными скалами темнел, словно ворота в загадочную страну, в которую уходила вьющаяся вдоль крупной, стального цвета реки наша трасса. Этот заповедный высокогорный край так и назывался по-таджикски — «Дарваз», то есть «ворота». Большая река, ударяя в скальные берега сизыми струями, мощным монотонным гулом встретила нас на входе.
— Вот она — наша Обихингоу! — приветствовали ее сейсмологи.
Мне уже было известно, что в низовьях Гармской долины Обихингоу, сливаясь с Сурхобом, дает начало одной из главных рек Таджикистана, называемой Вахш, что значит «дикая». По скальным склонам над дорогой до самых вершин карабкалась арча — древовидный можжевельник с благоухающим запахом. Густой подлесок из кустов ярко-зеленого миндаля, совсем не собирающихся желтеть, покрывал все лощины и распадки с выглядывающими из них рощицами белоствольного осокоря и дымящихся золотом кленов. На огромных конусах речных выносов ярким блеском солнца в окнах домов, сложенных из местного камня, привлекали взгляд уютные кишлаки, отмеченные пирамидальными тополями, кронами ореховых деревьев и тутовника. Дорог на противоположной стороне реки не было, лишь пешеходные узкие мостики, подвешенные на тросах, соединяли эти кишлаки с нашей дорогой.
На одном из поворотов память запечатлела удивительную гору, складки которой напоминали огромный цветок розы. Неподалеку от каменного цветка слева, возле трассы, мелькнула синяя чаша небольшого озера.
— Как красиво! — прошептал я. — Это действительно похоже на то, что я столько времени ищу в горах!
Вдоль трассы потянулись горные селения, расположенные в боковых ущельях. Собаки с громким лаем преследовали нашу машину, и водителю приходилось то и дело объезжать коров, лежавших, подобрав под себя ноги, на теплом асфальте. Поперечные длинные тени тополей пересекали дорогу. У большого поселка Тавильдора с монументальными, похожими на башни скальными блоками, громоздящимися над ним, мы повернули налево, в верховья реки, и проехали развилку, на которой стоял указатель «Горно-Бадахшанская область». «Там — Памир!» — кивнул головой водитель в сторону, куда уходили горные гряды, одна выше другой. На некоторых вершинах уже белел свежий снег.
Асфальт закончился, и началась такая тряская дорога, что пришлось обеими руками держаться за все ручки и поручни машины, чтобы не вылететь из кабины. В конец измотанные полным отсутствием
Жизнь в среде ученых научила меня видеть в них талантливых исследователей и добрых товарищей, но вместе с тем показала трагизм человеческих усилий обрести счастье на путях науки без Христа. Несчастные «хорошие» люди, не имея в душе огонька веры, в конце концов, заходят в тупик. Достойно жалости стремление познать земные глубины и не знать сокровенных глубин собственного сердца. Ученое любопытство начинается на земле, а заканчивается под землей, находя в ней последнее пристанище — ров смертный. Духовное познание начинается в сердце и продолжается не имея конца, в безпредельном Боге. Наука овладевает фактами того, что исчезает и становится прахом вместе с исследователями. Мудрость овладевает духом благодати и чистотой сердца, ведущими человека к жизни нетленной и вечной. Поучать людей мирским законам, значит, уподобляться тем, кто расхваливает качество приготовленного ими пойла несчастным жертвам, предназначенным на заклание. Открывать жаждущим пути Богопознания — значит приводить смертных к безсмертию, грешников — к святости, неразумных — к мудрости, погибающих — ко спасению.
По мере того как сотрудники Экспедиции приглядывались к моей жизни, она им представлялась все более непонятной. Благодаря их тактичности, никто не спрашивал меня прямо, почему я не принимаю участия в праздничных вечеринках. С большей частью сотрудников сейсмологической базы у меня установились хорошие добрые отношения, а с коллегами Халтурина, теми, кто помоложе, мы очень сдружились. Но, тем не менее, некоторая подозрительность начала набирать силу. Виталий Иванович уже не так весело и шутливо приветствовал меня. Его обязанности парторга накладывали определенный отпечаток на наши отношения. По-видимому, он стал догадываться о том, что я верующий, потому что через какое-то время предложил мне поселиться в экспедиционной гостинице, где иной раз приходилось делить ночлег с незнакомыми приезжими.
Так как меня взяли на должность лаборанта временно, а дело шло к глубокой осени, мой начальник передал меня другой группе специалистов. Ее руководитель поселил меня в доме, отведенном под склад, без какого-либо отопления. Приходилось укрываться от холода сверху матрасом. На пальцах рук и ног появились красные болезненные вздутия — признаки артрита. Но другого жилья мне взять было негде, оставалось терпеть.
К этой же группе сейсмологов подключили и молодую семейную пару — ученых из Америки. Мужа звали Питер, и с ним мне приходилось иногда общаться, причем я сильно смущался из-за своего корявого английского. Питер, худенький человек в очках с тонкой золотой оправой, и жена, чем-то неуловимо на него похожая, запомнились мне как скромные приветливые люди. Ребенок их был очень бойким мальчуганом, который увлеченно играл в футбол с русскими ребятами. Его родителям пришлось закончить двухгодичные курсы русского языка, чтобы сносно говорить по-русски, а малышу потребовалось всего несколько летних месяцев, чтобы бойко общаться со сверстниками и даже спорить во время игр с нарушителями футбольных правил.
Когда я решил подтянуть свой английский и привез из библиотеки солидный том по исследованию суфизма на английском языке, первые же страницы поставили меня в тупик. Не зная, как перевести сложные речевые обороты, я попросил помощи у Питера и он, с большой отзывчивостью, помог мне в переводе. Иногда, вместе с мужем, мне подсказывала смысл книжных фраз и его жена.
Именно к ним в Америку уехала чета Халтуриных после разгрома Гармской Сейсмологической экспедиции во время гражданской войны в Таджикистане и распада Академии Наук Советского Союза. Там они нашли свой последний приют.