Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
Монастырь белой громадой нависал над морем. Мы миновали огромные блоки сгоревших зданий на берегу. Войдя в ворота монастыря и поцеловав, как все остальные, привратные иконы Матери Божией и великомученика Пантелеймона, я увидел много знакомых монахов из Лавры, прежде меня уехавших на Афон. Мне стало легче: среди них я уже не чувствовал себя одиноким. В узкой высокой келье я постепенно пришел в себя. Смутный гул моря доносился в открытое окно, не уменьшая духоты.
Прожив несколько дней в монастыре и приняв участие в монастырских литургиях, я взял благословение
Беседуя с монахами Русского монастыря, я спрашивал: есть ли сейчас на Афоне старцы? Но часто слышал один ответ:
— Не знаем никаких старцев. У нас свой старец — игумен! Мы по чужим монастырям не ходим…
Такое объяснение и обрадовало, и опечалило меня. Обрадовало твердой приверженностью к духу своего монастыря и опечалило отсутствием сведений о духовной жизни на Святой Горе. Святость, горение души, драматизм и борения духа Афонских отцов, о которых неоднократно я читал в книгах, вдохновляли мое сердце на поиски современных подвижников в неведомой для меня монашеской стране.
Прошла уже неделя моего пребывания в Свято-Пантелеимоновом монастыре, когда однажды вечером меня известили, что приехал из Троице-Сергиевой Лавры какой-то иеродиакон, который знает греческий. Им оказался, к моей великой радости, хороший знакомый с «подсобки» — нашего лаврского скита, молоденький монах Агафодор, приехавший сюда на две недели. Он ожидал приезда на Афон родственников — одного протоиерея и своего двоюродного брата, сотрудника ОВЦС, со своим другом. Я неотходно прилепился к иеродиакону.
— Что, батюшка, нравится вам на Афоне? — голосом знатока святогорских обычаев спросил он, приехав на Святую Гору уже третий раз. Он учился теперь в Афинах на богословском факультете.
— Очень нравится, только никак не привыкну к монастырскому времени. Боясь опоздать на ночную службу, прихожу к закрытому храму и сижу возле дверей, пока не откроют…
— Так будильщик по коридорам ходит! По его колокольчику и вставайте.
— У меня быстро встать не выходит, поэтому раньше поднимаюсь. А во времени путаюсь.
Иеродиакон принялся мне объяснять разницу во времени по большим часам на колокольне. Я попросил у него совета: у кого можно разузнать что-нибудь об афонских Старцах? Первым делом мы с ним отправились к монаху Лазарю, монастырскому иконописцу.
— Серьезный монах, — толковал мне иеродиакон. — Он лично был знаком с современным пророком отцом Порфирием! Его в Греции очень почитают…
— А этот отец Порфирий еще жив? — затаив дыхание, спросил я.
— Уже умер. Под Афинами у него маленький женский монастырь остался, который он основал.
— Он там и лежит сейчас? — Мне интересны были все детали жизни этого человека.
— Этот старец великой благодати сподобился еще в юном возрасте на Афоне, в Кавсокаливском скиту, где был послушником. Интересно, что благодать к нему перешла после встречи с неизвестным русским подвижником. Перед смертью он завещал
— А книги о нем есть?
— Есть немного, но все на греческом. На русский пока не перевели, поэтому в России отец Порфирий неизвестен, — рассказывал иеродиакон, когда мы поднимались по лестнице в иконописную мастерскую. На нашу молитву и стук в дверь отозвался глухой тихий голос. Нам навстречу встал из старенького потертого кресла грузный монах средних лет, похоже, долго и сильно болеющий. Прихрамывая, он подошел к нам и взял у меня благословение. Жестом он пригласил нас присесть на старые скрипящие стулья. Вдоль стен стояло множество старинных икон, ждущих реставрации.
— Отец Лазарь, просим прощения, что беспокоим вас, — начал иеродиакон. — Это иеромонах Симон, пустынник с Кавказа, хочет расспросить вас о старце Порфирии.
— Это был удивительно благодатный старец. Греки называли его великим пророком, потому что он видел все, что на небе и под землей. — Отец Лазарь говорил об отце Порфирии с глубоким благоговением. — Любого человека знал как свои пять пальцев. Мог даже под землей видеть воду и указывать на нее людям, а в Греции, особенно на островах, с водой большая проблема.
— Мне сказали, что вы встречались с ним, это так, отец Лазарь? — задал я волновавший меня вопрос. Монах не спеша налил нам воду в стаканы и поставил на столик тарелочку с лукумом.
— Встречался, Бог привел к нему, и не один раз. Помню, взял он меня вот так рукой за подбородок и стал перечислять все мои болезни, о которых я тогда понятия не имел. Сказал, что вены у меня на ногах плохие, а потом обнаружилось, что у меня тромбофлебит. Сильно от него страдаю, но слава Богу за все! Еще мне предсказал опасность рака, но пока вроде ничего такого нету…
— А о духовной жизни говорили с ним? — Она интересовала меня больше всего.
— Говорили, но я, к сожалению, не записывал слов старца… — Иконописец помолчал, вспоминая. — Так, по памяти, кое-что помню… Он всегда говорил, что любовь — высшая цель развития человеческой души. Если ты монах, то должен жить и действовать ради любви, а если создаешь семью, то тоже лишь ради любви. Еще помню, он втолковывал мне, что Православие — это не только лишь то, что пребывает исключительно в храмах и в Священном Писании. Это прежде всего правое, или, иначе, правильное постижение Бога, правильное Богопознание, а проявляется оно в нас через правильное исповедание Божественной Истины.
Удивлял он меня тем, что говорил следующее: не всякое обстоятельство есть зло, как мы думаем. Бог разоряет тех, кто жаден, попускает болезни тем, кто грешит, и попускает преждевременную смерть тем, кому не полезно оставаться живым. Бог премудро наводит голод, засуху, всякие ливни и грады, чтобы остановить грех людей. Старец рассказывал мне, что все эти природные напасти — бичи для народов, отпадающих от Бога.
— А что-нибудь из изречений отца Порфирия о молитве вам доводилось слышать?