Публичное одиночество
Шрифт:
Тогда начинается революция. (I, 104)
ДЕЛАНИЕ (2002)
Что мы сами можем сделать?
Теперь идут бесконечные разговоры о нравственности. Но в России тихое делание сегодня важнее, чем все эти «ля-ля».
Де-ла-ни-е!
Вот я приезжаю в Свято-Николо-Шартомский монастырь под Шуей и вижу, что за сорок дней поста там уже произошло это самое де-ла-ни-е. На первой неделе Поста дом для братии заложили, а на последней уже
Не дадут!
Дело в том, насколько мы развращены идеологией потребительства. Насколько не способны чем-то владеть и за это отвечать. Насколько не умеем ценить то, что даровано нам Богом…
Вот в чем вся проблема.
Только в движении вперед есть выход из трудного положения. Как только ты встал в оборону, стал оправдываться, искать советов «добрых людей», ты и рта раскрыть не сможешь – тебя советами замучают.
Делай свое дело! Работай! Как на Руси говорили: «Глаза боятся, руки делают».
Отец Тихон, игумен Сретенского монастыря в Москве, или отец Нестор, игумен Свято-Николо-Шартомского монастыря в Шуе, они строят и строят с утра до вечера – и больше ничего! И таких много: делают дело и ни на что не обращают внимания.
И это самое главное! Некогда отвлекаться на суетную брань или пустое общение. (I, 92)
ДЕМОКРАТИЯ
(1990)
Интервьюер: А что такое, по-вашему, демократия, равноправие?
Не знаю.
То есть я не знаю, что это такое применительно к России. Ибо то, что называется демократией на Западе, для России органичным, на мой взгляд, быть не может. И не потому, что мы хуже кого-то другого или лучше, – мы просто другие.
И это нужно принимать как данность.
А я думаю, что демократия универсальна… как воздух.
Пока, к сожалению, у нас нередко демократия и равноправие понимаются как появившаяся возможность нахамить начальнику – и то только потому, что он начальник… (что, кстати, тоже можно понять, ибо начальник этот раньше хамил нам только потому, что мы – его подчиненные).
Уважение же к личности – это результат длительной работы общества над своим самосознанием. Равноправия можно достичь эволюционным путем, революционным же путем достигается равенство.
И при всей близости этих понятий они различны.
В России, которую многие почему-то считают темной и варварской страной, человека, задумавшего «до основания» разрушить существующий строй, всего-навсего отправляли в ссылку – с женой и книгами.
Впоследствии этот опыт царизма будет учтен, но как дополнен! Держава на долгие годы опутается колючей проволокой, за которой сгинут миллионы только за намек на инакомыслие, а то и просто ни за что, и среди них многие из тех, кто сам же выбрал для страны новый путь… (I, 32)
(2010)
Интервьюер: Скажите,
А что Вы называете этим?
То, что в основном существует на Западе. Вот эта форма политического устройства.
Я не поклонник принятия механическим путем западных форм для России. Они не приживаются. (V, 24)
«Наша» демократия
(1991)
Я не верю в ту демократию, о которой все говорят, которая дает возможность называть начальника дураком только потому, что он начальник…
Демократия – в первую очередь уважение к другому.
Ну о какой демократии можно говорить, когда в нашем парламенте люди с места орут на президента страны, которого сами же избрали?.. (I, 41)
«Наши» демократы
(1993)
Да, я пришел тогда <в 1991 году> в Белый дом, но отнюдь не для того, чтобы защищать так называемую «демократию», ибо не верил в те дни и не верю сейчас искренности большинства нынешних демократов.
Откуда они, извините, взялись? С Луны свалились? Из цивилизованной, имеющей глубокий опыт парламентаризма Англии приехали? Из подвалов диссидентских на свет вышли?
Нет!
Это все те же большевики, которые по многу лет сидели в обкомах, райкомах, центральных комитетах, преподавали научный коммунизм (как Бурбулис), предавали анафеме капитализм (как Костиков), восхваляли в бездарных виршах Брежнева (как Коротич)…
Одним словом, замечательно кормились из партийной кормушки. И вдруг, однажды, объявили себя демократами. То есть уснули красными, а проснулись уже трехцветными. Ну как я мог такому стремительному превращению поверить?..
Поэтому еще в августе 1991-го я знал и, кстати, говорил: это все тот же большевизм, только иной раскраски.
Разве нет? (I, 53)
(1995)
Демократы?!
Но разве они чувствуют, знают Россию?
Да, есть среди них ученые ребята, которые изучили все экономические системы, существующие в мире. Но то, что применимо в Голландии, часто не применимо у нас.
Не опираясь на исторические, культурные традиции, ни одна реформа не может стать народной.
Это будут опять «петровские реформы» – через отрубание голов и вгоняние людей из удобных валенок в лаковые ботинки, хотя грязи кругом по пояс… (II, 29)
(2011)
В августе 1991 года был митинг по поводу победы над путчистами. Кроме Ельцина там стояло много людей. Кто-то из стоящих на балконе военных спросил меня: «Ничего тебе это не напоминает?» Я сказал: «Нет». И он ушел.
Я задумался, и что-то у меня внутри сжалось. Всеобщее ликование, а на трибуне, за исключением харизматичного Ельцина, – кто? Разве такой должна быть Победа, которая перевернула историю страны?