Публичное разоблачение
Шрифт:
– На самом деле мне не хотелось говорить то, что я сказала о тебе и Робе. Ты меня разозлила.
– Почему?
– Потому что я не хочу, чтобы ты упустила эту возможность. – Она посмотрела на меня. – И меня возмущает, что ты пытаешься переложить на меня ответственность за свою вину.
– Какую вину?
– Ты переспала с мужчиной, которого, по всей вероятности, мало знаешь. Это самоуничижение, Салли, и я не могу делать вид, что не убита этим. – Она отставила свою чашечку с кофе. – Хотя, вероятно, это твоя единственная возможность порвать с Дагом.
Будь я проклята,
– О, Салли, – сказала она, – не будь такой.
– Черт возьми, мама! – Я вскочила с места. – Как, по-твоему, я должна реагировать, когда ты говоришь мне такие вещи?
– Не повышай на меня голос.
Как бы сильно я ни ненавидела ее в этот момент, она моя мать, и я ее люблю и уважаю.
– Тебе не приходило в голову, – продолжила она тихим голосом, – что ты сошлась с кем-то в Нью-Йорке только потому, что изголодалась здесь» в Каслфорде? По той жизни, которая предначертана тебе судьбой?
– И какого сорта эта жизнь?
– Гораздо лучше, чем в Каслфорде, Салли.
Вздохнув, я покачала головой.
– Ты, казалось мне, была счастлива, что я вернулась мой и осталась.
– Речь не о том, чтобы жить здесь. То же самое с Дагом. – Отодвинув стул, она встала. – Не позволяй эмоциям захлестывать тебя, Салли. Пора съехать с наезженной колец чтобы не остаться у обочины дороги.
У меня челюсть отпала, я была готова заорать. «Это я-то на обочине дороги?»
– И ради Бога, – сказала она, взяв со стола кофейник и свою чашечку, – береги свое здоровье.
Бадди Д'Амико стоял на краю футбольного поля в Чешире. Он кричал и прыгал. На нем шорты и рубашка-поло с логотипом Каслфордского гольф-клуба. Когда по свистку судьи был объявлен перерыв в игре, он перестал бесноваться и краем глаза заметил меня. Отворачиваясь, простонал;
– Это несправедливо! Только не здесь!
– Привет, Бадди, – сказала я, подходя. – Твоя команда прекрасно смотрится.
– Да, ты права. – Он не смог сдержать улыбку. – Неплохо поработали.
– Послушай, я привезла с собой Девона. Он хочет сделать несколько фотографий для нашей газеты.
Услышав мои слова, парочка родителей тут же присоединилась к нам.
– Стив, Энджи, – нашелся Бадди, – это Салли Харрингтон из «Геральд американ»! Стив Бернстайн и Энджи Манардо.
Мы обменялись приветствиями, и я спросила, кто их девочки, их имена. Тотчас все записала. Взяв две бутылки воды, для себя и Бадди, стала наблюдать за игрой, крича и свистя, (Я люблю спорт.) Только после того как игра закончилась (команда Бадди победила) и он поговорил с девчонками, прежде чем отпустить их, я подошла к нему.
– Есть новости об убийстве?
– Нет. Подержи – хоть какая-то от тебя польза, – сказал он, сунув мне в руку сумку.
– Мне кажется, Пит Сабатино знает, почему Тони Мейерз пошел на Кеглз-Понд, – сказала я.
– Скажи мне то, чего я еще не знаю, – сказал со вздохом Бадди, забирая у меня сумку и направляясь к парковке. – К сожалению, он только бормочет какой-то бред.
– Кто-нибудь знает, какое взрывчатое
– Ничего подобного не слышал.
– Бадди, могу я попросить тебя об одолжении?
– Смотря каком. – Он сел в машину и вставил ключ в зажигание.
– Это касается несчастного случая с моим отцом. Не мог бы ты помочь мне найти его дело?
– Зачем тебе?
– Любопытно. Хотелось бы просмотреть его.
– Ладно. – Он похлопал меня по руке.
Глава 25
Возвращаясь домой с футбольной игры, я чувствовала себя измученной. И грустной. Нападки матери выбили меня из колеи. Наверное, она права. Ничего не остается, как попытаться заставить себя работать без отдыха, перестать быть сверхэмоциональной, – повзрослеть и понять, чего хочу от жизни.
Вот почему я добралась до Бадди и попросила его достать мне полицейский протокол о смерти отца.
Как говорит мать, я предпочитаю хаос. Я-то называю это кипучей деятельностью, потому что не люблю, когда у меня много свободного времени, чтобы остановиться и подумать. От этого мне грустно.
Нет ничего хуже, чем думать, что, будучи ребенком, я была лишена многого. Потому что, если задумываться над этим, часть меня всегда будет тосковать по упущенным возможностям. Особенно зная, что уже никогда этого не получишь. Как сейчас.
Здесь нет иного средства, кроме как работа, которая не даст передохнуть, не то что грустить.
Моя приятельница Морнинг несколько лет назад угодила сразу в два анонимных общества: страдающих от кокаиновой зависимости и от алкоголизма, что в дальнейшем привело ее в общество людей с сексуальными и эмоциональными проблемами и в общество детей алкоголиков. И эта самая Морнинг прислала мне в подарок на Рождество книгу о медитации. Я фыркнула, решив, что она окончательно рехнулась.
Открыв пособие, прочитала пару глав и попыталась медитировать способом, который автор назвал «прислушивание». И не смогла. Определенно у меня в голове слишком много того, что автор назвал «шумом». Он писал о людях, подобных мне. Людях, которые постоянно держат включенным радио или телевизор, которые вечно разговаривают сами с собой, или что-нибудь не переставая делают, или разговаривают по телефону и никогда не посидят, прислушиваясь к космосу. Когда я пытаюсь медитировать, моя голова наполняется мыслями о делах, которые необходимо осуществить, и я моментально вскакиваю и начинаю действовать. Морнинг говорит, что это признак незрелости, инфантильности, недисциплинированности и своенравия; когда-нибудь все это приведет меня к безысходности.
После того, что утром сказала мне мать, я не перестаю думать, что Морнинг была абсолютно права: меня захлестывают эмоции, а моя карьера… впереди.
Еще до того, как мы со Скотти свернули на подъездную дорогу, он начал лаять, скулить и прыгать на заднем сиденье джипа. Когда подъехали к дому, я поняла почему: рядом стояла голубая «миата», и хотя погода была пасмурной, верх машины откинут.
«И что теперь?» – подумала я.
Вокруг никого. Я выпустила Скотти, и он с лаем бросился в лес.