Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Дубровин Николай

Ночь прошла покойно. Наутро в монастыре были отслужены утреня, обедня и молебен. Служивший иеромонах благословил крестом всех защитников, еще с вечера находившихся на своих местах.

В девять часов утра 12 февраля мятежники подошли к монастырю и открыли огонь из пушек и ружей. С монастырских стен отвечали тем же, и канонада эта продолжалась почти до полуночи, с малым вредом для обеих сторон [288] . Утром 14-го числа инсургенты вновь предложили осажденным сдаться, но, получив отказ, продолжали перестрелку. Видя невозможность с успехом штурмовать монастырь, мятежники рассыпались небольшими шайками по окрестным селам и завладели ими. Встречая сочувствие среди податного и заводского населения и распространяя восстание во все стороны, пугачевцы мало-помалу окружили Шадринск со всех сторон. Сношения его с окрестностями были прерваны, и никто из обывателей

не мог и не смел выходить из города далее пяти верст. Дорога из Шадринска в Сибирь была отрезана, и всякая попытка восстановить сообщение была тщетна. Только в конце февраля Шадринск был освобожден от блокады, когда 20 февраля, со стороны Маслянского острога, подошел отряд майора Жолобова, а затем, 23 февраля, вступил в город и отряд генерал-поручика Деколонга.

288

В монастыре было ранено три человека, а у мятежников не более семи человек.

Соединившись в Шадринске с 12-ю легкой полевою командою, Деколонг все-таки не знал, на что решиться, и находился в крайне тревожном состоянии. «Я здесь, – доносил он [289] , – а вокруг меня и за мной в Сибирской губернии, но большой почтовой дороге к Тюмени, сие зло, прорвавшись, начинает пылать». Опасаясь за свой тыл, Деколонг оставил намерение идти на помощь Долматову монастырю и предоставил его собственной защите.

Между тем на помощь Пестереву подошла к монастырю новая шайка, под начальством яицкого казака Василия Митрофанова, который 22 февраля потребовал от осажденных полной покорности государю. Митрофанов писал, что все города «государственные, царственные, настольные и прочие российские, от первого даже до последнего, окроме половины Тобольской губернии», покорились государю и принесли «благополучное подданство». Он советовал осажденным не проливать напрасно крови и не навлекать праведного и неизбежного гнева его величества.

289

В рапорте А.И. Бибикову от 27 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.

Монастырцы в тот же день отвечали, что если Петр III действительно жив и после клятвенного отречения от престола имеет законную причину принять опять скипетр Российской империи, то чтобы шел он в один из столичных городов, Петербург или Москву, и там объявил манифест о вторичном вступлении своем на престол.

«А то рассудите сами, – писали монастырцы [290] , – что мы, будучи обязаны присягою должного подданничества всероссийской монархине, государыне императрице Екатерине Алексеевне и ее законному наследнику, как можем увериться пришедшему неведомо отколь, не в столицу российскую, но в один Оренбургской губернии край и в полые места человеку, без всякого доказательства, назвавшемуся таким большим по России именем, ибо и апостол в своем послании говорит: не всякому духу веруйте, но искушайте духи, аще от Бога суть; яко мнози лжепророцы изыдоша в мир».

290

От 22 февраля 1774 г. Зырянов А. Пугачевский бунт в Шадринском уезде // Пермский сборник, 1859, кн. I, с. 77.

Необходимость человеку, назвавшему себя государем, идти прежде всего в одну из столиц осажденные доказывали словами Спасителя, глаголавшего: «Не входяй дверьми во двор овчий, но прелазя инуде, той тать есть, и разбойник, а входяй дверьми пастырь есть овцам. Сему дверник отверзает и овцы гласа его слышат; и свои овцы глашает по имени и овцы по нем идут, яко ведят глас его; по чуждем же не идут, но бежит от него, яко не знают чуждого гласа. А вы же сами, еще не разобрав о истинности, прельстились к неведущему, да и нас прельщаете со стремлением невиннопролитием крови сынов российских и подняли оружие на святую обитель».

Монастырцы просили мятежников отойти без наказания Божия и обратиться в повиновение законной монархине. «Думается нам, – прибавляли они, – что вам, упражняющимся в ваших произведениях, не доставалось времени видать и читывать манифеста, за собственноручным ее величества всемилостивейшей государыни Екатерины Алексеевны подписанием о предводителе вашем [Пугачеве], то для пропитания при сем вам посылается один с тем, чтобы вы, по прочтении при собрании вашей партии, имели сюда оный обратно прислать».

Пугачевцы не отвечали, но спустя несколько дней, и именно 1 марта, в монастыре заметили приближение со стороны Шадринска новой толпы мятежников.

Соединившись с теми, которые осаждали Долматов, и наскоро переговорив с ними, инсургенты в беспорядке стали отступать по дороге к Челябинску. Осаждавшие последовали за ними, и монастырь был спасен, к удивлению скрывшихся под защиту его стен. Поводом к столь быстрому отступлению было разосланное Деколонгом объявление, в котором он требовал покорности и писал, что «с состоящими при мне войсками, коих не менее трех тысяч, имею следовать к Екатеринбургу, для того в деревне Коротковой, в Долматове монастыре и в прочих по тракту лежащих местах приготовить к продовольствию тех войск провианта, овса и сена безнедостаточно».

Избавившись от осады и вздохнув свободно, монастырцы жестоко отомстили всем крестьянам, принимавшим участие в бунте. Под предлогом выслушания всемилостивейшего манифеста были собраны крестьяне к северным вратам монастыря. Их окружили солдаты и силою вдвинули во внутренность ограды. «Тех, кому выпал жребий принять возмездие за измену и убийство, возводили на крыльцо при верхнем жилье верхнего корпуса, по отобрании допросов в военном суде, тотчас на этом крыльце секли кнутом и кого бездыханного, кого едва дышавшего сбрасывали со стены за монастырь в рытвину, промытую вблизи током весенних и дождевых вод; кто оставался в живых под ударами кнута, тот умирал в снегу по падении в рытвину» [291] . Таких несчастных было 29 человек, а на всех остальных были разложены денежные убытки монастыря, простиравшиеся до 1026 руб. 21 коп.

291

«Долматов монастырь в 1773 и 1774 г. или в Пугачевский бунт», протоиерея Григория Плотникова // Чтения в Московском обществе истории и древностей, 1859, кн. I, с. 39.

Казнь и истязания не могли смирить волнующихся, и монастырские крестьяне уходили в толпу мятежников, которая, опасаясь встречи с правительственными войсками, отодвинулась к Челябинску, покинутому Деколонгом.

Последний, имея в своем распоряжении три легкие полевые команды, считал себя не в силах подавить восстание и действовать наступательно. Он делал по временам вылазки из Шадринска, разгонял бродившие в окрестностях его шайки, наносил им, как, например, при Уксянской слободе, значительные поражения, но отойти от Шадринска на дальнее расстояние не решался и доносил, что силы мятежников с каждым днем растут все более и более [292] . Это были остатки толпы Белобородова, разбитой майором Гагриным, шайки, отступившие от Шадринска и Долматова, и, наконец, башкирцы, собравшиеся на берегах реки Мияса. Видя бездеятельность Деколонга и разузнав, что у него вовсе не так много войск, как было сказано в объявлении, мятежники стали смелее.

292

Рапорт Деколонга А.И. Бибикову от 12 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.

Башкирцы разорили и ограбили деревни Иткульскую, Брылину, Усть-Миясский винокуренный завод и село Каргопольское. Одна из мятежнических партий, под начальством Осипа Сазонова, подходила к Троицкой крепости, два раза пыталась овладеть ею, но была отбита [293] ; другие шайки, предводительствуемые, к сожалению, по преимуществу священниками, дьячками и пономарями [294] , обратились к Тюмени, Туринску, Краснослободску, и наиболее значительная подошла к Кургану.

293

Рапорты коменданта Троицкой крепости, бригадира Фейервара, Военной коллегии от 20 и 24 февраля 1774 г. // Там же, кн. III.

294

Рапорт сибирского губернатора Чичерина Военной коллегии от 28 марта 1774 г. // Там же, кн. IV.

Появление их вызвало со стороны сибирского губернатора Чичерина энергическую деятельность. Из ямщиков городов Сургута и Березова, с прибавлением к ним конфедератов, он сформировал гусарскую роту. Тобольский президент Ефим Шевырин собрал из тобольского купечества 900 человек конных; тобольский ямской управитель Иван Борисов сформировал 120 человек из ямщиков и подгородных крестьян, по большей части отборных стрелков, имевших каждый при себе лыжи. Ополчение это, разделенное на четыре части, было разослано в Тюмень, Туринск, Краснослободск и Ялуторовск, причем в первые три пункта было послано, сверх того, и по одной рекрутской роте.