Пуля для полпреда
Шрифт:
– Вот именно! В этом состоит высший пилотаж: подозреваемый или ненадежный свидетель должен сам обмануться и выдать себя. А мастерство следователя оттачивается на окружающих, к примеру на случайных попутчиках.
– Понятно.
– Да что ж вы все принимаете за чистую монету! – возмутился Турецкий. – Черт вас побери, Дмитрий! Вы меня расстраиваете. Я к вам обратился, потому что из предыдущего нашего разговора вынес представление о вас как о человеке умном и проницательном. Вы необходимы мне в качестве эксперта.
– По
– По политраскладам.
– Тогда вам, наверное, лучше обратится к аналитикам, в МВД, я уж не говорю про ФСБ, есть соответствующие отделы. Там сидят люди не чета мне, к тому же они обладают более полной информацией.
– Дело в том, Дмитрий, что эти люди сидят в Москве.
– А мы с вами – в боулинге. В обладминистрации и в аппарате представителя президента тоже есть весьма квалифицированные специалисты.
Ранняя, не по годам, мудрость сопровождается ранним занудством, сформулировал Турецкий максиму.
– Вы телевизор сегодня смотрели, Дмитрий?
– Это вы, что ли, Соловьева взбесили?! Поздравляю, Александр Борисович! Беру все свои слова назад. Спрашивайте.
– Вы не любите Соловьева?
– За что мне его любить? Не в том дело, я недооценил масштаб вашей личности и ваших свершений. Приношу свои извинения.
– Приняты. Я могу рассчитывать, что наш разговор останется строго конфиденциальным?
– Да. Если никто не догадается, что мы встречались.
– Не должны. Собственно, я не собираюсь открывать вам никаких служебных тайн, но я думаю, что мои соображения по делу кое для кого представляют очень большой интерес. Самое обидное, я не могу понять – для кого.
– Да-да, я вас слушаю, – с важным видом закивал Голик.
– Шестого мая, в день гибели Вершинина, могли погибнуть и Соловьев, и Шангин, и Бутыгин.
– При чем здесь Шангин?
– Он принимал участие в совете директоров медеплавильного комбината и тоже был в тот день здесь, в Златогорске, правда, прилетел уже после смерти Вершинина.
– Да, вспомнил.
– Предположим, смерть Вершинина не была случайной.
– У вас есть веские основания так полагать?! – перебил «важняка» Дмитрий.
– Веских нет. Я отрабатываю все версии, в том числе самые невероятные. С вами я обсуждаю как раз такую. Итак, предположим, только предположим: смерть Вершинина не была случайной. А если и случайной, то это не та случайность, о которой все знают. Он попал в ловушку, подготовленную для другого. Меня интересует, кто из четверки Вершинин – Шангин – Бутыгин – Соловьев имел достаточно веские мотивы, чтобы желать другому смерти.
Голик долго крутил головой и жевал губами.
– Да, – наконец выдавил он,– однако, вопрос. Давайте попробуем локализовать проблему.
– Давайте. Как?
– Скажите, много ли деятелей такого уровня, как Вершинин, погибли в нашей стране за последние десятилетия от рук
– Ну… Киров, больше мне ничего на ум не приходит.
– Мне тоже. Давайте сузим круг – после смерти отца народов?
– После 1953 года – никто. К чему вы клоните?
– А вы разве не видите?
– Нет.
– Вы не будете оспаривать, что номенклатурные работники столь высокого ранга составляют особую касту и в своей деятельности руководствуются ее неписаными законами?
– Не стану.
– Значит, вам, Александр Борисович, придется признать: эти люди друг друга не убивают.
Турецкий отодвинул бокал и недовольно поморщился:
– Вы опять меня разочаровываете, Дмитрий.
– Почему?
– А много ли деятелей калибра Вершинина погибли в результате несчастного случая?
– Никто, по-моему. А вообще, нет. Машеров. При Брежневе был первым секретарем белорусского ЦК. Погиб, кажется, в 1980-м в автомобильной катастрофе.
– Спасибо за историческую справку. Короче говоря, исторические параллели, как вы видите, не проходят. Придумайте что-нибудь другое.
– В таком случае, Александр Борисович, вы обязаны подозревать всех четверых. Не говоря уже, что Вершинин не был особо дружен с прочими губернаторами, не только с Соловьевым. Мне он казался человеком абсолютно непригодным для публичной политики. Вершинин был типичный кабинетный работник. У нас любят говорить «крепкий хозяйственник», то есть человек, крепко разбирающийся в нашем экономическом бардаке и понятия не имеющий об экономическом порядке, поэтому способный только бардак и поддерживать. А Вершинин был «крепкий аппаратчик».
– Давайте составим схему, – предложил Турецкий, – кто кого и за что.
– Пожалуйста! – Голик оторвал от своего «Байкала» этикетку, достал из внутреннего кармана ручку и принялся чертить.
Конфликтующие стороны, Суть конфликта
Вершинин – Бутыгин, Борьба за пост председателя совета директоров медеплавильного комбината
Бутыгин – Соловьев, То же + подспудная борьба за победу на будущих губернаторских выборах
Соловьев – Вершинин, Положение лидирующей политической фигуры в регионе
И еще каждый из перечисленных в принципе мог убрать соперника в качестве превентивной меры, если знал о подготовке им покушения, но не мог по какой-либо причине противодействовать иным способом.
Турецкий аккуратно сложил исписанную этикетку и спрятал в бумажник.
– Схема хорошая, Дмитрий. Я согласен с каждым ее пунктом, более того: я сам составил точно такую же, только что не занес на бумагу. Но именно поэтому ее ценность невелика для меня. Я ждал, что вы скажете что-нибудь новое, и не хотел вас подталкивать ни в какую сторону. Теперь я вынужден сделать это. В прошлый раз вы говорили об олигархах… – Голик замахал рукой, призывая Турецкого остановиться.