Пуля из дамасской стали
Шрифт:
Вскоре появились несколько сирийцев, одни в строгих цивильных костюмах, другие в полицейской форме. Вместе с ними прибыл и переводчик, молодой парень в штатском, который весьма неплохо говорил по-русски. Сашке пришлось в деталях рассказать о происшедшем, показать, откуда именно спрыгнули двое бородачей, где он был в тот момент, кто и что говорил или кричал, по секундам расписать последовательность схватки.
Один из тех, кто был в штатском, мужчина средних лет с властной осанкой слушал его и лишь кивал в ответ, не говоря ни слова. Остальные занимались обычными следственными действиями: фиксировали положение тел убитых, снимали место происшествия
Начальник охраны вернулся к своим людям, удовлетворенно улыбнулся и пояснил:
– Начальник здешнего отдела «Мухабарата» пообещал, что уже сегодня нам будет дано письменное разрешение на ношение оружия за пределами территории посольства. Ну а своих как-нибудь я теперь уломаю. Думаю, козыри у нас серьезные.
Этим же вечером стало известно, что службисты из «Мухабарата» проверили весь контингент учащихся и преподавателей медресе. Среди них были обнаружены пять человек, внедренных саудовскими ваххабитами. С этого дня всем тем, кто проверял наружный периметр ограждения, стали выдавать табельное оружие – пистолеты Стечкина, а по желанию и боевые ножи.
Александр Журбин мгновенно стал местной знаменитостью. Когда он дежурил на территории и у ворот, с ним теперь здоровались даже те, кого он вообще не знал, особенно молодые незамужние женщины, работавшие в посольстве или входящие в состав семей дипломатов. Будучи по своей натуре человеком совсем не тщеславным, он несколько тяготился этим и старался не попадаться на глаза своим нежданным-негаданным поклонницам.
В тот же день, когда произошла его схватка с ваххабитами, десантники и охранники по своей инициативе организовали небольшую пирушку. Сперва они помянули коллегу, погибшего в прошлом году, потом выпили за Сашкин успех, за то, что он расквитался с ваххабитами за убитого ими парня.
Один из охранников, здоровенный, как штангист-тяжеловес, назвавшийся Коляном, уже несколько захмелел. Он достал из нагрудного кармана какой-то предмет, отлитый из меди и уже потемневший. Присмотревшись, Журбин узнал мастерски сработанную фигурку барса, изготовившегося к прыжку.
– Держи и владей! – Колян широко размахнулся, шлепнул своей толстенной лопатообразной ладонью по Сашкиной и вложил в нее замысловатую вещицу. – Этот амулет лет пять назад подарила мне одна местная бабуся за то, что я спас ее внука. Парня в проулке метелила какая-то шпана. Я как раз был в увольнении, заметил это безобразие, навешал им хороших кренделей, а пацана отвел домой. Вот его бабуля и дала мне этого барса. Сказала, что удача меня теперь никогда не покинет.
– Ну, так зачем же расставаться с такой вещью? – Сашка пожал плечами и недоуменно взглянул на Коляна.
– Да мне он уже вроде бы и ни к чему. Через пару дней отбываю домой, в Питер, – мечтательно улыбнулся он. – По жене соскучился – сил нет. Ну, все, сюда, наверное, уже больше не поеду. Хватит! И моя пилит – надоело жить одной, и пацаны ноют, мол, папка, не уезжай. А тебе понадобится. Тут, я чую, через годик-другой будет жарковато. Не случайно же вас в подкрепление прислали, да? Ну а ты молоток!
– Давай! За Санька, за удачу! – услышав его предложение, подхватил Федька Антохин уже довольно зыбким голосом.
– За удачу! – заорали все остальные, поднимая рюмки.
В этот момент в бытовку общежития, где и происходил банкет, вошли Горяев и Таранов. Голоса тут же стихли.
– Это что за тайная вечеря? – строго рыкнул начальник охраны.
– Леонид Алексеевич, тут у нас такой повод… – начал объяснять один из охранников, но Таранов его перебил:
– Что за повод, нам известно. Вопрос в другом. Почему никто не догадался пригласить свое горячо любимое руководство?
Поняв, что нахлобучки не будет, парни троекратно гаркнули «ура», после чего банкет был продолжен.
– А ты давно женат? – продолжил Сашка начатый разговор.
– Уже десять лет. – Колян опрокинул рюмку и ностальгически вздохнул. – Причем половину своей супружеской жизни проторчал здесь. А куда денешься? Живем в съемной квартире, ну а тут платят хорошо, да и подкалымить можно. На двухкомнатную где-нибудь в пригороде уже набрал. Нет, если бы не заработок, я сюда не поехал бы. У нас тут столько семей распалось – охренеть. Ведь не все же бабы могут поехать сюда? Хоть ей, хоть ему – как вытерпеть полгода? – пьяным голосом продолжал откровенничать Колян. – Моя тоже поехать не смогла. У нее мать лежит больная. Как оставить без присмотра? Ну а я, когда уезжал, жену сразу предупредил: хоть раз гульнешь – тут же брошу.
– А сам-то как? – многозначительно улыбнувшись, спросил Журбин.
– Сам?.. Ну, если честно, то грешен. – Колян ударил себя кулачищем в грудь. – И не единожды. – Тут он перешел на полушепот: – Ну а если начистоту, то скажу, что баб я тут перешерстил – целый полк. Как иначе-то? Я же мужик, зарабатываю на квартиру, на жизнь. Если пару недель женщины нет – все, крышу у меня срывает напрочь. Но ты-то, я вижу, из серьезных… От своей гулять не собираешься? Молодец. Ну, что сказать – уважаю таких. Но мне такого не дано. Давай выпьем за то, чтобы твоя тебя была достойна, верна, преданна, чтобы обязательно тебя дождалась.
Если пожелание Коляна, улетевшего в Россию к своей семье, и было услышано небесами, то выполнено с точностью до наоборот. В первых числах августа Сашка получил от Аллы заказное письмо. До этого они регулярно перезванивались, поскольку письма шли нестерпимо долго. В середине июля отчего-то начались перебои со связью, а потом она и вовсе пропала. Причем только с Аллой. С родителями, проживающими в провинциальном городке на Саратовщине, с братом и сестрой, с друзьями, разговоры всегда проходили отменно. Но только не с ней. Потом Сашке удалось узнать, что Алла нашла хорошую работу в Москве и уехала туда.
Наконец-то она ему хотя бы написала. Отчего-то волнуясь, Журбин разорвал конверт и развернул лист бумаги. Он сразу же узнал аккуратный, ровный почерк Аллы.
«Здравствуй, мой дорогой, мой любимый Саша! – бросилось ему в глаза, и тут же, вопреки прочитанному, болезненно заныло где-то слева в груди. – Сразу же хочу сказать: прости! Прости меня за все, в чем я была и буду неправа. Но согласись, жизнь – это не рождественская открытка, где наш жестокий мир выглядит как сплошная сказка. Вовсе нет. К сожалению, не всем нам – прежде всего я имею в виду себя! – дано быть стойкими, как декабристки. Наверное, это были особенные люди. А я вот нет.