Пуля из прошлого

Макеев Алексей Викторович

– А Костырева вы любили? – спросил Лев.

С глазами Марины произошла резкая метаморфоза. Они настолько увеличились в размерах, что ему это даже показалось нереальным.

– Костырева? – переспросила она. – А почему вы спрашиваете?

– Ну, вы сначала все-таки ответьте, – сказал Гуров.

– Это очень личный вопрос, – отводя взгляд, тихо проговорила Марина. – Наверное, я имею право не отвечать на него?

– Имеете, – согласился Гуров. – А он был мягким?

– Нет, – усмехнулась Марина, – скорее, наоборот.

– Марина Юрьевна,

а давно вы его видели? – продолжал Гуров очень вежливым тоном.

– Костырева-то? – Марина заговорила нарочито небрежно. – Да уж года два, как не видела. С тех пор как он из части уволился. Э-эх… – с сожалением вздохнула она. – А ведь у нас и в самом деле любовь была! Не каждому посчастливится такую встретить.

– А почему же так долго не виделись, Марина Юрьевна? Если любовь-то?

Глаза Марины погрустнели.

– Так ведь он спился, говорят, совсем, – произнесла она. – Вот ведь несправедливость-то, а? В России и так нормальных мужиков почти не осталось, а тут еще и эти спиваются…

– Спиваются многие, – сочувственно кивнул Гуров. – А он, что же, даже не предложил вам с ним поехать?

Скворцова задумалась. Потом решила, что лучше сказать правду. Ну, или полуправду…

– Предлагал, только я отказалась. Он же пить начал сильно. Я ему говорила: завяжешь – поеду. Да где там! – махнула она рукой.

– То есть после его увольнения из части вы не виделись? – Гуров стал делать какие-то записи в блокноте.

Марина стрельнула в него глазами, но подтвердила, что нет.

– Угу, – пробормотал Гуров. – А вместе вы долго работали?

– Несколько лет… Сейчас… Значит, пришла я туда семь лет назад – вот и считайте. Пять лет работали рядом.

– Семь лет назад? – Лев сделал вид, что сильно удивлен и заинтересован этим фактом. – Значит, вы должны были знать такого офицера, Сергея Романенко?

– Помню такого, – нахмурившись, медленно произнесла Скворцова. – Только близко мы не общались. Он практически не болел, в аптеку ко мне не заходил… – Она кокетливо развела руками.

– Его убили, – констатировал Гуров, словно уточняя, известно ли это Марине.

– Да, кажется… Я как раз тогда в отпуске была, а когда вернулась, мне всё и рассказали.

– Марина Юрьевна, – отложив блокнот, улыбнулся Гуров. Он решил принять тон и манеры самой хозяйки. – Вот вы столько лет проработали в части, там к вам хорошо относились, любили… Наверняка же с вами многие откровенничали насчет той истории. Ну, про Романенко. Что вы можете сказать об этом, так сказать, неофициально?

Скворцова покосилась на блокнот Гурова, лежавший на журнальном столике, чуть подумала и произнесла:

– Да ничего. Правда, ничего. Я же говорю, меня не было. Я и не слишком интересовалась этим делом. Когда после отпуска возвращаешься, столько дел наваливается! Новые лекарства поступили; нужно было все рассортировать, записать, разобраться. Тут и бойцы косяками пошли – у кого голова болит, у кого геморрой вылез, у кого еще что… Разве мне до этого было?

Теперь Гуров ей верил. Он

внимательно следил за интонациями, жестами, речью Марины. Она была не бог весть какой умной женщиной и посредственной актрисой, и он легко мог отличить правду от лжи. Вопрос с Костыревым Лев оставил на потом, чтобы выложить свой козырь в самый подходящий момент. Сейчас же, делая вид, что поверил ей с самого начала, он старательно кивал и внимательно, даже проникновенно, слушал болтовню Марины.

– Слухи разные ходили, конечно, – покачивая ножкой в изящной тапочке, рассказывала она, уже успокоенная, потому что решила, что полковник явился к ней по давнему делу о Романенко, к которому она не имела отношения. – Говорили даже, что у него какие-то драгоценности хранились, якобы из Чечни вывезенные. Брехня, конечно! Мне Валера еще тогда сказал, что никаких драгоценностей они с войны не привезли, одни ранения. Да и жил Романенко бедновато. Если бы у него и в самом деле сокровища хранились, зачем бы он продолжал в армии служить? Да бросил бы ее сразу и зажил в свое удовольствие!

– Да уж, наш народ таков, что без драгоценностей ему никак не обойтись! – улыбнулся Гуров с видом единомышленника. – Обязательно клады какие-нибудь приплетут, богатства…

– Вот-вот! – подхватила Марина. – А на самом деле, я думаю, он просто поругался с кем-нибудь по пьяному делу. Его же, кажется, задушили?

– Он что, тоже любил выпить? – приподнял брови Гуров, игнорируя ее вопрос.

– Не-ет, – протянула она, – вообще-то, за ним такого не водилось. Но уж если выпьет – туши свет! Мы как-то в одной компании Новый год справляли. Так Романенко напился – и давай всех ругать! И начальство, и товарищей своих… Обзывает последними словами, а сам плачет!

– Господи, да за что же он их так? – всплеснул руками Гуров.

– Да я сама толком не поняла, – отмахнулась Марина. – Бред какой-то нес, никто понять не мог. Его сразу в ванную потащили и под холодный душ поставили. Он быстро успокоился, потом всю ночь сидел нахохлившись, завернутый в простыню. Но угомонился, чепуху больше не нес. Потом уснул. А я все равно Валере сказала, что больше с ним праздники отмечать не буду.

– Конечно, конечно, – с пониманием произнес Гуров. – Такой только всю компанию испортит… А Валера все-таки с ним дружил, да?

– Дружил, – вздохнула Скворцова. – Он его даже как будто жалел. Во всяком случае, когда Романенко убили, Валера сам не свой ходил. А потом запил «по-черному». Пьяный по части шатался. Лемешев еле-еле его упрятал от греха подальше.

– Куда упрятал? – не понял Гуров.

– Ну, от всяких глаз подальше! – с легким раздражением пояснила Марина. – Там же всяких журналистов понаехала тьма, милиция… Зачем такие рисовки – по части мотается пьяный офицер! Один убит, второй за воротник заливает… Тут Лемешеву вообще не поздоровилось бы! Ну, он Костырева в охапку и лично домой отвез. Две недели тот в части не появлялся, потом пропился, протрезвел и вышел. Затем снова запил. Так и уволился.